Михаил Гефтер - 1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским

Чтобы дать это несколько ощутить, прочту фрагмент из второго философического письма Чаадаева к женщине – лирическому адресату всего произведения. «Мы являемся в мир со смутным инстинктом нравственного блага, но вполне осознать его мы можем лишь в более полной идее, которая из этого инстинкта развивается в течение всей жизни. Этой внутренней работе надо все приносить в жертву, применительно к ней надо установить весь порядок вашей жизни…» [26] – и так далее и тому подобное. И дальше: «Вам придется себе все создавать, сударыня. Все! Вплоть до воздуха для дыхания, вплоть до почвы под ногами, и это буквально так. Эти рабы, которые вам прислуживают, разве не они составляют окружающий вас воздух? Эти борозды, которые в поте лица взрыли другие рабы, разве это не та почва, которая вас носит? И сколько различных сторон, сколько ужасов заключает в себе одно слово “раб”. Вот заколдованный круг, в нем все мы гибнем, бессильные выйти из него. Вот проклятая действительность, о нее мы все разбиваемся… – И так далее, дальше. – Эта же язва, которая нас изводит, в чем же ее причина? Как могло случиться, что самая поразительная черта христианского общества как раз именно и есть та, от которой русский народ отрекся на лоне самого христианства, откуда у нас это действие религии наоборот?»

Вот крик души Петра Чаадаева. Когда он говорит, что существование рабства превращает нас в ничто, что рабство – это «религия наоборот», он идет гораздо дальше критики крепостничества. Политический факт вырастает у него в покушение на человека в нем самом. Ведь это написано в 1829–1830 годах, после поражения восстания 14 декабря, при царе Николае… Острота сознания собирает в фокус все, касающееся смысла жизни и истории вообще. Невыносим самый факт крепостного рабства в стране, которая одержала победу над Наполеоном и была в лидерах европейского процесса. Как Россия распорядилась своей победой?

Декабризм оборвался первым крупным поражением мыслящей дворянской среды и протообщества, которое в этой среде возникло. Попытка декабристов разом преодолеть вертикальное и горизонтальное рабство, продвинув Россию в строй цивилизованных наций, привела Николая к системе, возобновляющей уходившее вертикальное рабство. Поражение декабристской мысли материализует тему рабства в николаевской системе, также возникшей из поражения 1825 года и выстраиваемой властью-победителем.

Они дети отцов, уже начавших выходить из ситуации вертикального рабства. Поколение детей, которые чаще, чем их предшественники, росли в обстановке русской усадьбы. Специфична психологическая среда помещичьего дома, русского барского бытия. Думаю, Западная Европа такого уклада жизни уже почти не знала, феодальные поместья с крепостными остались в ее прошлых веках. Кроме того, Европа всегда знала и другие отношения, выходящие за рамки феодальных.

А в России одно рядом с другим. Вот мальчик Герцен. Он воспитывается при участии гувернеров-воспитателей, берет любые книги из библиотеки отца и дяди, свободен в мире идей. Очень рано, ребенком, приобщается к мыслям, к которым в других условиях приобщаются в зрелом возрасте. Мальчик вхож в помещения, где живут дворовые. Он знает их козни, слушает их песни, приобщен к их будням. Непосредственность перехода, при которой он читает «Орлеанскую деву» Вольтера, а через полчаса слушает любовные истории дворовых, участвует в их взаимоотношениях. Этот совершенно особый уклад жизни и развращает, и облегчает нестесненность ума. Ассоциативные связи здесь не разгорожены по классовым статусам, как при раннебуржуазных обстоятельствах у европейского человека.

Молодые люди старшего возраста пережили коллизию антинаполеоновских войн. Они победители – над кем? Над Наполеоном! С другой стороны, бивуак – особенная среда. Общая жизнь молодого дворянина-офицера с русским солдатом, прямое общение в походах с крестьянской массой. А есть еще ополчение. В действие вовлекаются не отдельные люди, а целые слои дворянской молодежи, сливки общества начала XIX века! Генералы – люди какого возраста? 28 лет, 30, 32 года… И мы увидим генерала Михаила Орлова, любимого флигель-адъютанта царя Александра, который принял капитуляцию Парижа и в 30 лет командует дивизией. Орлов позволяет себе строить общеевропейские планы: договорившись с Ипсиланти [27], поднимающим восстание в Греции, своим приказом бросить на Грецию 20 тысяч солдат, мужиков в солдатской форме, и тем заставить царя Александра объявить войну Османской империи! Вот особый уклад личности. И когда говорят про декабристов: «страшно далеки они были от народа» [28], я это отрицаю. Если народ и был от них далек, то они не так далеки от него, как кажется.