Вадим Журавлев - Конец прекрасной эпохи

– В данное время у меня действительно один оркестр. Но было время, когда у меня было три оркестра: я был вторым дирижером в Петербурге и главным – в Осло и Питтсбурге. Еще был главным приглашенным дирижером в Лондонском филармоническом оркестре. Но распыляться – это нехорошо. Люди могут сказать: «Он хочет много денег!» Не буду кокетничать: дирижеры много зарабатывают. Но могу честно сказать: важнее денег творчество и престиж. Если тебя приглашают лучшие оркестры, это интересно творчески. Но если ты главный дирижер, надо полностью отдать свои силы оркестру, быть отцом семейства. Поэтому необходимо всегда продумывать, сколько оркестров ты можешь обеспечивать по-настоящему, чтобы не было стыдно.

У меня сейчас сложная ситуация. Я принял приглашение стать главным дирижером оркестра Баварского радио в Мюнхене после ухода Лорина Маазеля. Но после этого я получил еще более престижные приглашения возглавить Лондонский симфонический оркестр и амстердамский «Концертгебау». С амстердамским оркестром я уже давно музицирую и очень его люблю.

– В Мюнхене вас так хотели заполучить, там газеты чуть ли не каждый день публиковали статьи на тему, придет или не придет Янсонс.

– Вот такая ситуация. Отказать «Концертгебау» – это неправильно. Брать этот оркестр возможно, но очень трудно совместить два ведущих оркестра в Европе. Я сейчас сижу и думаю, как устроить свою судьбу. Ведь есть дирижеры, которые не хотят быть главными. А я хочу быть главным – и не скрываю этого. Ведь генерал без армии – не генерал. Я был 23 года в Осло главным дирижером и очень рад, что мне удалось сделать из этого провинциального оркестра престижный коллектив. Но я туда вложил столько здоровья и сил!

– Когда вас впервые пригласили выступить с «Винер филармоникер», самым престижным оркестром мира, что вы почувствовали?

– Я чувствовал большую радость, гордость, удовлетворение, но безумное чувство ответственности. Безумно волновался, потому что выше нет ничего. Я учился в Вене – и для меня это святой город. Тогда не разрешали посещать репетиции этого оркестра. Я бегал по залу и прятался под стульями, чтобы услышать репетиции Бернстайна, Крипса, Шолти. Тогда я и представить не мог, что буду дирижировать этим оркестром. Поэтому для меня это святое чувство.

– А как вы оказались в ассистентах у самого Караяна?

– В 1968 году Караян приехал с оркестром Берлинской филармонии в Россию. В Ленинграде он провел семинар для молодых дирижеров. Двенадцать дирижеров выступали перед ним, я дирижировал кодой из Второй симфонии Брамса. Тогда он отобрал Китаенко для участия в своем конкурсе, а меня он пригласил приехать у него учиться. Меня не пустили, но включили в список студентов по обмену. Австрийская балерина приехала учиться в Вагановское училище, а я поехал в Вену. Приехав туда, я сразу позвонил Караяну, и он сказал мне немедленно приехать в Зальцбург. Я был его ассистентом на трех фестивалях. Я был с ним с утра до позднего вечера – вот как мне посчастливилось.

И еще учился в Вене в музыкальной академии. Тогда я по студенческому билету каждый день ходил или на спектакль, или на концерт. И так полтора года. Когда я возвращался домой, у меня все ноги были в синих мозолях. Меня знали все билетеры, они говорили: «Вот идет этот сумасшедший русский!» – и пускали меня часто без билета. Мне было так интересно, я понимал: возможно, я никогда этого уже не смогу услышать. Когда я приехал в Петербургскую консерваторию, я летал. Потрясающие педагоги были в Вене, я там узнал то, чего не мог узнать в Ленинграде: старинную, современную музыку. Был замечательный профессор, который не мог запомнить имена студентов и меня называл Herr Leningrad.

– Про Караяна рассказывают теперь страшные истории. А каким он был с вами?

– Со мной он был очень мил. Почему о нем рассказывают страшные истории, о том, что он был диктатором? Да не был он диктатором. Просто у него не было ни одной свободной минуты, он никогда не сидел и не болтал. Это оставляло впечатление, что он человек замкнутый. Он был как птица, которая летит над нами и видит больше, чем те, кто стоит на земле. Но если он в ком-то видел талант, то он его очень поддерживал.

Ну и его авторитет. Если он говорил: надо сделать так, – никто не возражал. Попробуй Караяну скажи «нет»! Может быть, он и согласился бы с какими-нибудь идеями, но никто не осмеливался с ним спорить.

Правда, я помню, как Джон Викерс кричал на Караяна. Они репетировали «Отелло», и Караян несколько раз просил его повторить одно место, а он как закричит: «Дайте мне, в конце концов, покоя!» Караян замолчал.