Кирилл Привалов - Русский экстрим. Саркастические заметки об особенностях национального возвращения и выживания

– Цены такие, – наставительно сказал возила. – Не хотите ехать – не надо. Хоть на трамвай садитесь…

– Безобразие! – возопил я. – Обираловку тут, зурабовы, устроили…

Но мне спокойно ответили:

– А вы, товарищ без ноги, не кричите. Вон мужчина на носилках лежит. Он с четвертого этажа упал. Лежит себе степенно и не возмущается.

Надо было сдаваться. В конце концов, хорошо, что я еще жив. Последняя стадия больного состояния – когда клизма разговаривать мешает. Пока что это был не мой случай.

– Соглашайся! – крикнул я жене. – Хоть с чертом-дьяволом, соглашайся…

– Тогда поехали, – сменил гнев на милость шофер.

– Помогите, пожалуйста, подняться моему мужу – попросила жена. – Он же идти не может. У вас тут костыли, наверное, есть?

– Нет никаких костылей, – принципиально отрезал водитель. – Тут больница, а не аптека! Вместо костылей у нас медбратья есть.

– На что угодно соглашайся, только поехали! – взмолился я.

Откуда ни возьмись, появился уже знакомый мне медбрат с наколками, будто сидевший все это время где-то рядом в засаде:

– Пятьсот рублей.

– Сколько?! – переспросила жена.

– Соглашайся! Ты видишь, у них тут тариф такой… Только поехали! – У меня уже мочи не было наблюдать этот дурдом «Ягодка».

Пока мы торговались с пятисотрублевым медперсоналом, в коридоре стремительно возникли новые действующие лица. Целая компания. Впереди всех деловито несся чернявый мужчина в синей докторской робе и с прищепкой портативного телефона на ухе. За ним два раскрасневшихся, возбужденных медбрата волокли прыщавого юношу с нечесаными вихрами – совсем еще мальчишку – в обесцвеченной от многочисленных стирок байковой пижаме и в войлочных тапках на босу ногу. Его смирительная рубашка была явно с коротким рукавом.

– Вот он! Нашли-таки! Живым взяли, падлу! – орал чернявый. – Я тебе, сволочь! – подносил он волосатый кулак к носу подростка. – Суицида, гад, захотел?!.. Я тебе покажу суицид!.. Нашли мерзавца на чердаке, когда он уже себе петлю сделал, представляете! Все этажи прочесали и нашли… Я тебя, сука, в психушку засажу! В дурдом! В карцер! Только суицида нам для статистики не хватало…

Коллектив травматологической «приемки» увлеченно обсуждал вкус цианистого калия. Хичкок с его «Птицами» отдыхал: наши больные птичьим гриппом бурно топтали молоденьких медсестер. «Палата номер шесть» всей своей большевистской ячейкой дружно завидовала. Мы строем пролетали над гнездом кукушки.

Продолжалась эта макабрическая, полуночная история, слава Богу, без меня. Нескладно опираясь неверной рукой на плечо мощного медбрата, я забрался в карету «скорой помощи» и упал животом на носилки. Врубилась сирена, которую мне едва было слышно – звук летел трапецией за нами, – и машина, нарушая все и всякие гаишные запреты, в мгновение ока домчала нас до дома.

Я опять повис на медбрате, исколотом замысловатыми узорами, как каннибал с островов Кука, и на глазах абсолютно отстраненного водителя «скорой помощи», не сумевшего подъехать непосредственно к подъезду – он был заставлен брошенными на ночевку машинами, – допрыгал раненым кенгуру на одной ноге до лифта. К счастью, на нем не висело объявления: «Не работает. Ближайший лифт – в соседнем подъезде», и мне осталось одолеть всего шесть ступенек, чтобы попасть в рай. Сердце билось, как пестик в ступке, рот ломило от сухости, начала отходить от наркоза упакованная в гипс по пояс нога. Достаточно было ветерку подуть, чтобы я рухнул в прах, как карточный домик.

– Держись, братан! – подбодрил меня медбрат. И почему-то добавил по-философски: – Понос пройдет, и жизнь наладится…

И вот мы на пороге квартиры. Наконец-то! Я упал в постель и застыл лепестком, надеясь, что мое хождение по мукам хотя бы временно кончилось. В неравной борьбе с российским здравоохранением я остро нуждался в перемирии – хотя бы в краткосрочном! Но слишком наивно было бы ждать пощады от эскулапов. На следующий день моей жене предстояло направиться в знакомый травмпункт, оказывается, только в нем имели право выписывать мне бюллетень по болезни.

Выстояв дежурную очередь, жена попала к терапевту – новому, не тому, который вчера с истомой недоперепития изучал меня. Это был мужчина с едва уловимой бородкой и насмешливым темным взглядом новатора, мечтающего изобрести мыло с виагрой. Порок в человеке обычно виден так же четко, как и его порода. Но в определении породы легче ошибиться… Доктор посмотрел на заведенную его предшественником на меня медицинскую карточку, умело оценил не совсем старый возраст, престижную профессию и неплохой адрес клиента и направился точно к цели.