Кирилл Привалов - Русский экстрим. Саркастические заметки об особенностях национального возвращения и выживания

По пути к операционной наш караван обрастал все новыми участниками предстоящего действа. Они дружно явились на клич Александра Ивановича, как рыцари Круглого стола на зов короля Артура. Это веселое шествие было бы похоже на стихийную подготовку к первомайской демонстрации, если бы не маленькое препятствие. Не успел я подкатить гордо, как граф на табуретке, к операционной, как обнаружилось, что на купание в лучах ее юпитеров претендует еще одна персона. Оказывается, пока я вываливался пельмешкой в гипсе, в службу скорой травматологической помощи привезли молодого человека в шортах и с мотоциклетной каской на голове.

– Оставьте! Не трогайте! – возмущался он, не желая расставаться с каской.

– Во, мясо, дает! Совсем сбрендил, – умильно удивлялся стоявший рядом с парнем медбрат. (Потом мне объяснили, что «мясом» зовут в службе «скорой помощи» мотоциклистов в касках, тех же, кто упорно ездит без каски, – «маринованным мясом»).

– Где моя кроссовка? Положите ее рядом! – требовал водитель мотороллера.

– Бери, бери, если так хочешь, – нежно положил кроссовку на носилки тертый медбрат. – Она тебе еще долго не пригодится… – Этот деятель российского здравоохранения, видимо, обладал большим жизненным опытом, запечатленным в том числе и в многочисленных наколках на обеих руках. В госпитале этот иконостас никого не пугал. Оно и понятно: не важно, сколько человек ты погубил, главное – как ты относишься к тем, кто остался жив.

– Доктор, я буду ходить? – тоненьким голосом гнусил мотолюбитель.

– Будешь, – щедро успокоил его медбрат и добавил в духе соцреализма: – Только под себя…

Наше соперничество с жертвой ДТП завершилось обоюдно успешно: его повезли в одну операционную, а меня – в другую. Там уже ждал Александр Иванович на пару с женщиной-анестезиологом. Оба – в масках. Дежурный расспрос: «Страдаете ли аллергией?», «Не было ли мозговых травм?», «Не жалуетесь ли на сердце?» – и меня принялись фаршировать обезболивающими препаратами. Попутно я узнал по голосу маски то самое драматическое контральто, которое только что воевало с «симулянтом-чужаком» из Южного административного округа.

Чтобы эмоции были только положительными, я решил на все решительно положить. И отдаться на волю фортуны.

Сознаюсь честно: несмотря на драматичность ситуации грустно в этот вечер не было. Тем более что в операционной во всю Ивановскую звучало радио «Ретро», запущенное в Москве французами. Начали меня оперировать под звонкую «Феличиту» очаровательной Ромины Пауэр и звонкоголосого Аль Бано, а завершилась операция под ностальгических «Медведей», которые, если верить Наталье Варлей и Аиде Ведищевой, трутся о земную ось. Полтора часа хитов и шлягеров – как в заправской дискотеке! К счастью, врачи и медсестры не танцевали с ланцетами и скальпелями вокруг моего распростертого тела, и дело шло своим отлаженным, кровавым чередом. При этом Александр Иванович еще успевал рассказывать анекдоты и постоянно спрашивал, нравятся они мне или нет.

Доктор проверял, жив ли я еще.

– Как вы себя чувствуете? – интересовался Иваныч, прежде чем перейти к очередной байке. Единственный показатель, по которому Россия перегнала все страны мира, включая Белиз и Папуа-Новую Гвинею, это количество анекдотов, придуманных в год. Правда, за некоторые из них еще Брут убивал Цезаря.

– Приходит Путин домой, – продолжал неиссякаемый Иваныч, – заглядывает на кухню, открывает холодильник и видит студень. «Не дрожи, я за кетчупом», – говорит президент… Или вот, еще один, тоже кремлевский. Встречаются двое. Один другого спрашивает: «Вы откуда будете?» – «Да мы из-под Питера». – «Мы все сегодня из Питера. Поточнее, пожалуйста! Откуда?» – «В общем-то, мы из Бишкека».

…Я лежал на животе с замороженной в заднем махе неестественно, по-балетному оттянутой ногой, упоенно нюхал нашатырь и думал под пугачевские «зайку» и «тазик» о неизбывной специфике российского здравоохранения в стремную эпоху братьев Зурабовых. В шедеврах русской литературной классики в критическую минуту перед глазами у героев обычно проносится пестрым шлейфом вся их прошедшая жизнь: розовое детство, первая любовь, дети, внуки, тещи и все такое… В моем же сознании, сколько я ни тужился, возникали только образы людей в белых халатах, увиденных мной за год общения со страной непредсказуемого прошлого.

Первой в этой фантасмагорической череде появилась доктор Оля из дорогущей платной клиники. Я попал к ней на прием с жуткой простудой, подхваченной жарким летом. Никого из терапевтов в путинской Москве я еще не знал и обнаружил Олину клинику на рекламной листовке в почтовом ящике тещи. Вместе с бумагой, прославлявшей ближайший овощной рынок – «Ешь морковку, лук и хрен, будешь, как Софи Лорен!» – лежал проспектик, который обещал жаждущим здоровья настоящие сады Семирамиды по доступнной цене.