Николай Боровой - Сорок три, или Главное, чтобы костюмчик сидел. Размышления мизантропа, не лишенного чувства юмора

С каких пор стало так? С каких пор нечто, якобы безоговорочно и по праву, посягает на область последних ценностей жизни, понимания ее дилемм и конфликтов, императивов совести, то есть неприкосновенную вотчину свободы человека, его ответственности за себя, решений и самостоятельной мысли, познания в ней вещей и самого себя? С каких пор нечто претендует на тотальный диктат и авторитет «объективной истины» в области решений, ответственности за себя, познания и понимания себя, определяющих и призванных подчинять существование установок, то есть в пространстве свободы, самостоятельной мысли и проясняемых в ней суждений? Да с тех же, надо полагать, когда человек, действительность и существование в целом стали мыслиться «объективно», то есть тем или иным образом социально узаконено и лицензировано, а вместе со свободой мысли и суждений стала душиться и искореняться свобода решений, свобода нравственной и экзистенциальной ответственности человека за себя. Свобода ответственности перед совестью, разумом и смертью. Свобода личности в самой ее сути, в ее трагизме и глубинной антисоциальности, враждебности структурам социальной обыденности и бытия оной, социально статистического существования в целом. Всегда означающая свободу мышления и собственного разума, которому принадлежит высший вердикт об истине, как одной лишь совести судить о добре и зле.

Селекция в русле «объективных истин», объявшая столетие и судьбы десятков поколений, ставшая воздухом и светом солнца, нравами и законом жизни, ее впитываемой с материнским молоком мудростью, дает свои плоды. И вот, судьи и прокуроры, которые в славной Одессе – всем остальным наука и пример, то есть калиброванные преступники и подонки, с которыми, говоря по чести, оскорбительно воздух делить, в приступе холуйства и желания угодить приводятся за образец социальной респектабельности и солидности. Способность вызывать страх, влияние и преступно добытое богатство, станут в холуйской, того же страждущей душонке образцом социального уважения даже поверх простой житейской трезвости и морали, о высоких материях и речи нет, пересилят что угодно. Богатство и влияние заставят уважать, холуйски подпрыгивать от почтения, даже если куплены страшной ценой и таят за собой подчас невообразимые вещи. Атрибуты бесспорного социального успеха, необходимость выжить и урвать возможное, не то что пересилят, а просто подомнут и растолкут в пыль отголоски совести, достоинства и откуда-то еще странным образом почерпнутых моральных представлений. И так это во всем. Страшная страна, из души которой холуйство неискоренимо, в которой навыворот мораль, ценности и представления о ключевых вещах. Страх и богатство заставят уважать, даже если преступны, а в глубине – не боль, отвращение и сакраментальное булгаковское «яду мне, яду», но почтительная и «бодрящая» зависть, что не у тебя хватило сил, ума и напора. Значит – хотя бы урвать от пирога. Если не денег, подрядов и благ с барского плеча и прочих осязаемых вещей, так хотя бы тень почтения и всеобщего уважения. И факт, что сами Федор Никанорыч-с (судья, прокурор, шавка в виде «заммэра», директор городообразующего завода и т.д.) у меня детей-с языкам учат-с и довольны весьма, одеваются или привычны-с обедать, лечиться и т.д., станет повсеместно повествуемой и подобной ордену гордостью. Страшная страна, в которой морален тот, кто предает и обливает клеветой не всегда, берет по божески и крадет не больше других. Она была такой в страшные времена великих строек, в гуманные времена психушек и партразносов, остается такой и ныне.

И это холуйство, раболепное почитание «сильненьких», влиятельных, пробившихся наверх и богатых, от которых зависит все или многое, подминающее требования совести, справедливые моральные оценки и то последнее человеческое достоинство, которое состоит в верности им, дано далеко не только в рефлексах и ментальности нуворишей, жаждущего праздника жизни и капель счастья и успеха быдла, совсем нет! Жрецы истины, свободы и прекрасного, во власти вековых привычек, больны этим подчас гораздо более. Ах, как же изголялся прозой и стихами не так давно Дмитрий Быков, изъявляя восхищение Суркову, кремлевскому подельнику, идеологу и автору кровавой драмы на Востоке Украины – они-с в пятьдесят лет, выйдя в отставку с капитальцем, информацией и связями, рассказец написали, очевидный талант-с! С миром отпущенный и отставленный от дел «бонза», преступник и подонок, может пригодиться и стать в перспективе соратником, ведь поди знай, как долго продержится его лояльность недавним хозяевам! И тут, как говорится, в тайных надеждах и намекая, надо не терять шанс, вход идут славословие и поэтический панегирик – они-с рассказом разродились, художник и талант-с, а что подонок – не столь уже важно. А как хвастался благородный душой диссидент-либерал на балансе Венедиктов, обличающий кровавый режим, что Путин любит его держать близко и словно перед ним отчитывается в приумножении величия и земель Родины, считает это необходимым! Десятилетиями воспитываемое холуйство, умение принимать ультиматум и социально заданную ложь, подлость и извращенность жизни, здесь не просто «правила игры,» привычка и наука жизни, ее постигаемый и впитываемый закон. Это уже давно вошло гораздо глубже, стало моралью и ментальностью, системой высших и беспрекословных императивов, чем-то подспудно и необоримо властным. И как не клейми тирана и подонка, убийцу собственных друзей, но на прием к нему полетишь с энтузиазмом, подспудно гордый сиятельной близости и реестровому, отрепетированному «бунтарству», а от высшего доверия и желания делиться эмоциями державного сердца вообще – холодок по выгнутой спинке пробежит. И невольно закрадется мысль – отступи завтра от боссов и поменяй цвет, напиши повесть Киселев (этот напишет и сочинит и роман-эпопею, опыта и таланта к созданию фикций хватит), то заигрывать сразу конечно не станут, потребуют убедительного доказательства «либерального покаяния», тем более, что речь идет не о «бонзе», а о шавке, но не так уж нескоро объятья раскроют – открывали и не таким. Глеб Павловский-то ныне – диссидент такой, что держи за рукава костюма.