Терентiй Травнiкъ - Записки обыкновенного человека. Книга вторая

Вообще-то ласточка – птица особенная: хотя и близка она к человеку, но свободна, как и душа, обитающая до поры до времени в теле, но готовая его покинуть, чтобы устремиться в вечность. Несмотря на кажущуюся свою независимость, ласточка действительно живёт с людьми, но в отличие от голубя, воробья и синицы не умеет передвигаться по земле, а потому принадлежит небесам. Можно сказать, она посредница между землёй и небом: вестница, гостья, а иногда, как и синица, – вместилище души усопшего.

Много лет подряд ко мне на дачу в Жамочкино-Крапивне каждую весну прилетают ласточки. Когда-то они свили гнездо прямо над входом в дом, под навесом между его крышей и фонарём-лампой, там они и селятся, выводят птенцов. Удивляет доверчивость этих птиц: иногда они покидают гнездо и сидят неподалёку на проводе, а то и на простой верёвке, протянутой от дома для хозяйственных нужд настолько низко, что можно потрогать их рукой. Как-то, разглядывая семью белогрудок, мама сказала, что ей всегда радостно и спокойно, когда у нас на даче гостят ласточки, а ведь так оно и есть.

Мамина тётя пережила всю блокаду. У неё сохранился жетон в виде ласточки с письмом в клюве, который она позже подарила моей маме на счастье, а мама, ещё когда я учился в школе, отдала его мне, и я ходил с ним на экзамены. Оказывается, эта птица без труда залетала в осаждённый город и тем самым служила жителям символом доброй вести, принесённой в письме. Этот образ сохранился в стихотворении «Блокадная ласточка», написанном ленинградской поэтессой Ольгой Берггольц:

Уже в старших классах в сочинении «Никомахова этика» Аристотеля я вычитал: «Одна ласточка не делает весны, так же как и за краткое время не делаются блаженными и счастливыми». Мысль эта мне запомнилась, и позже, когда я постигал многие знания, то не доверял скоротечным выводам и настроениям, а старался собрать факты, проанализировать и закрепить всё в жизненном опыте. Из шекспировской трагедии «Макбет» узнал: «Где она (ласточка) живёт, там воздух, я заметил, особо чист». В поэме «Боярин Орша» Михаил Лермонтов представляет ласточку олицетворением подлинной жизни:

Да, всё правильно, но только вот моя ласточка была и остаётся другой – доброй и верной, остаётся символом той спасительной надежды, которая навсегда поселилась в моем сердце благодаря изумительной песне композитора Евгения Крылатова на стихи Игоря Шаферана, которую я сотни раз пел на всех семейных торжествах:

В три года я написал своё первое стихотворение про чайку и мальчика Ваню. Писать я не умел, но мама с моих слов записала его на бумаге, и я его фактически срисовал. Поскольку рисовал я, можно сказать, с колясочного периода, при этом исключительно в каляко-малякинской манере, то это был мой дебют, но уже по чистописанию и стихосложению:

Удивительно, но в друзьях Вань у меня тогда не было, да и чаек особо я не видел, а тем более – над морем, но вот взял и написал.

Впрочем, всё не совсем так! Жили-то мы прямо на берегу Москвы-реки, а значит, ходили рыбачить, и чайки – теперь вспоминаю – летали над водой и ловили рыбу. Да, точно! Они были совсем другими – не такими неуклюжими, как московские голуби, и не суетливыми, как городские воробьи. Пока папа насаживал на крючок жирную москварековскую тину и, забросив снасть, подолгу вглядывался в поплавок, сделанный из гусиного пера, я разглядывал чаек, вольно и красиво парящих в небе… Иногда птицы плюхались в реку и хватали рыбину, в основном плотву, которая дёргалась в их крючковатом клюве, сияя ослепительным серебром на солнце… Это вызывало у меня какое-то неподдельное восхищение, и тогда я забывал про всё на свете.