Терентiй Травнiкъ - Записки обыкновенного человека. Книга вторая

В произведениях великих людей отразились страх и надежда, борьба и отчаяние, надежда и тоска – по сути, всё то, через что они проходили сами, сражаясь с болезнью, потерями, предательством и одиночеством.

От маниакально-депрессивного психоза страдали Пушкин и Лермонтов, Николай Гоголь погибал от ипохондрии и галлюцинаций, Достоевский – от эпилепсии, а Ван Гог, Эдгар По и Кафка изнемогали от шизофрении. Туберкулёз выжигал Гайдна, Вебера, Шопена, Белинского, Добролюбова. Глухота изводила и писателя Джонатана Свифта, и художника Франциско Гойю, и композитора Людвига ван Бетховена.

От такой болезни, как подагра, страдали Александр Македонский, Юлий Цезарь, Микеланджело, Рубенс, Ренуар, Рембрандт, Стендаль, Тютчев, Тургенев, Ньютон, Лейбниц, Дарвин. Интересен такой факт: подагра возникает из-за переизбытка мочевой кислоты, которая и воздействует на суставы. Но при этом она же обладает свойствами теобромина и кофеина, то есть стимулирует умственную деятельность. Накапливаясь, она делает человека гением, только очень больным.

Ги де Мопассан, так чувственно описывающий в своих произведениях радость плоти, скончался в лечебнице для умалишённых, не справившись с ипохондрией. Неврозы стали для него последней каплей…

Страдания и болезни ведут человека к Богу, и путь этот всегда сопряжён с творчеством. Трудно себе представить, какие неимоверные муки привели самого Бога к идее сотворения мира, но очевидно, что если таковые имели место быть, то все они были воистину надвеличайшими.

За всяким действительно значимым произведением искусства стоит горькая, полная страданий жизнь самого автора. Радость не требует и не ищет выхода, но переживается как абсолютно самодостаточное состояние. Выход ищет только горе – ищет и находит: человек берётся за кисть, краски, перо или бумагу, прикасается к музыке. Но боли должно быть ровно столько, чтобы у человека хватило сил сделать шаг к свету. Иногда боль побеждает, и тогда человек гибнет. Но даже если человек делает этот самый шаг, то нередко на его пути возникает множество соблазнов и трудностей, будь то алкоголь, наркотики или другие виды излишеств, пытающихся его остановить или увести в сторону с выбранного им пути. Итак, через тернии – к звёздам, но сначала – тернии! Тернии – и ничего, кроме них! Всё планетарное наследие прекрасного зиждется на боли, муках, воплях, судорогах и слезах тех, кто этим занимался. Не имея выхода, они глушили страдания надеждой и верой, выдавая в мир свои шедевры, и где-то над всем этим адом белой голубицей парила любовь. Иногда она касалась страдальцев, и тогда они теряли свой дар и просто жили, а иногда следовали за нею и умирали. И если бы можно было запустить творческие процессы вспять, то все мы утонули бы в страданиях гениальных мастеров прошлого и настоящего.

Жизнь – это постоянное переживание о том, как теряется, рушится и безвозвратно уходит то, что тебе было дорого. И пусть так оно и есть, но всё не так уж и печально, потому что сама жизнь нет-нет, да и предложит тебе что-то взамен, и, конечно же, это будет что-то хорошее, и в этом сокрыта благородная миссия бытия. И всё-таки чем дальше ты уходишь по дороге собственных лет, тем больше ощущаешь, что всё новое – это уже не совсем то, чего бы тебе хотелось. И дело вовсе не в предложенном, а в тебе и только в тебе: просто ты меняешься, а меняясь, теряешь ту сочность и пылкость, ту остроту былых желаний и ощущений, что были тебе выданы в самом начале пути. А потому как оно тебе – не впервой и во многом заранее понятно, то ты сдержан и по-мужски немногословен: это и есть жизненный опыт со всеми его далеко не лучшими качествами и последствиями.

Принимая это, я больше не бросаюсь с головой в омут переживаний и ощущений, а пытаюсь удержаться и, хотя бы ненадолго задержаться на грани удовольствия, когда главенствующим остаётся его величество предвкушение, и больше ничего. Именно оно даёт мне возможность видеть, слышать и внимать жизни так, как это тебе удавалось в пору беззаботного детства, стыдливого отрочества и тонкой, самонадеянной, но такой ранимой юности. Может, благодаря ему, этому самому предвкушению, я до сих пор пишу стихи, сочиняю музыку, придумываю детям сказки и выращиваю комнатные растения, в особенности герань, которую я недолюбливал в юности не меньше, чем в детстве варёную морковь.

Но сегодня герани много – её мне дарят, зная мою любовь к этому цветку, и она становится героиней моих сочинений. А ещё я делаю из моркови котлеты и запеканку, а потом с аппетитом уплетаю то и другое. Что ж, ведь может быть, и это – тоже хорошо… А вдруг в этом заключительном незамысловатом фрагменте и есть возврат последних долгов самому счастливому времени в моей жизни…