Цви Найсберг - О книгоедстве

92

Однако Лев Толстой, да и все ему подобные попросту, наверное, сидели пред старым «раскидистым пнем всей той вконец им приевшейся старой жизни» и лишь о том они при этом сколь яростно «искрили мыслью»… а именно как бы это им его взять, да к чертовой матери наскоро же наспех полностью выкорчевать.

Да только коли чего, они и в мыслях своих и близко не допускали, так это того, что им по силам окажется, разве что на самом том еще корню почти всецело загубить одну лишь свежую поросль, ну а пень им совсем никак не по зубам.

Поскольку чтобы выкорчевать его на самом-то деле, а не на словах, надобно было сходу уничтожить все существующее человечество, ну а затем более чем незамедлительно воссоздать его в некоем новом, куда только более светлом и весьма просвещенном облике.

И кто-то именно это тогда и задумал, однако никак не иначе, а совершенно во всем он попросту как на грех явно вот просчитался.

Раз действительно вполне осуществить сие «великое дело» смогут одни лишь те, кто и впрямь-таки разом весело повернут оглобли к тому и поныне никак не изжитому стародавнему, да и безмерно же немыслимо примитивному житью-бытию.

А светлый путь при этом будет внешним покрывалом донельзя слащавой идеологии, а внутри будет царствовать тьма слепого фанатизма и рабской преданности нынешним всесильным владыкам.

Но кое-кто из чересчур рьяных интеллектуалов во всем том совсем уж бесшабашно и осатанело происходящем вполне ведь искренне видел грядущий конец эры насилия над душами и плотью всякого простого народа.

93

И главное, все эти беглые поиски чего-либо нового и ненаглядно светлого в их-то устах не более чем одна труха из гнилой колоды дремотного духа чрезвычайно уж мечтательно чудовищно мстительной демагогии…

Она разве что только сеет бездушную ненависть, проливая народную кровь во имя неких величественных абстрактно скороспелых и полностью дутых идеалов.

Причем само, то их весьма подобострастно ласковое словесное употребление, ныне довольно-таки действенно послужит, разве что тем отчаянно блеклым прикрытием всех диковинных чудес полного бессмыслия всей той на редкость промозгло серой действительности.

Ну, а вскоре до чего вкрадчиво и неприметно все те светлые мечты о том наиболее ближайшем грядущем всецело переродятся в самое обыденное существование наиболее темных свойств сколь давно всем человечеством никак этак не всласть бесславно пережитого и почти будто бы ныне совсем изжитого.

Ну а теперь вполне полноправно попросту как есть заново возобновленного в условиях «бесподобно и невозмутимо массово-идейного жития-бытия».

А вот и те выпукло яркие строчки, что были напрочь вымараны цензурой из произведения донского атамана Краснова, причем как раз-таки из-за их более чем совсем нестерпимо болезненного сурового неудобства.

И это в них, кстати, между тем, и имеется то самое исключительно наглядное и впрямь-таки самое безысходное доказательство всему тому, что несколько выше было автором уж здесь изложено.

И только в аудиокнигу эти слова никак ныне не «постеснялись» как-то ведь все-таки ненароком явно вот втиснуть.

Вот она в конце цитаты.

Генерал Краснов, «На внутреннем фронте»

«– Вы – генерал Краснов? – обратился штатский ко мне.

– Да, я генерал Краснов, – отвечал я, продолжая лежать. – А вам что от меня нужно?

– Господин комиссар просит вас немедленно прибыть к нему для допроса, – отвечал он.

– Странный способ приглашать для допроса генералов вваливаясь к ним с вооруженной командой и наводя панику на несчастных хозяев, – сказал я.

– ТАК ДЕЛАЛИ ПРИ ЦАРСКОМ РЕЖИМЕ, – ВЫЗЫВАЮЩЕ ОТВЕТИЛ МНЕ – МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК.

– ВЕРОЯТНО ВЫ ДЛЯ ТОГО И СВЕРГАЛИ ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, ЧТОБЫ ПОВТОРЯТЬ ВСЕ ТЕМНЫЕ СТОРОНЫ ЕГО ЦАРСТВОВАНИЯ, – СКАЗАЛ Я».

(Выделено мной для сущей наглядности – Авт.)

94

Но то еще сколь мягко будет, собственно, сказано: на деле революция была явно так призвана разом ведь повторить все то наиболее темное, что некогда вообще только могло существовать в какую-либо прежнюю цивилизованную эпоху.

Однако при этом все пожелания вполне, естественно, были самыми наиблагими.

Да только их вполне действительное и самое насущное осуществление на практике должно было пойти именно мирным, а никак не воинственно мятежным путем.

Интеллигенция, несомненно, могла бы подать народу тот самый наиболее гуманный пример никак и близко вовсе не обезличенно восторженного отношения ко всей той до чего еще самой же обыденной житейской правде.