Майкл Герр - Репортажи

У всех, сидящих в грузовике, застыл в глазах тот дикий загнанный взгляд, который означал, что быть здесь, где ожидаются самые жестокие бои, где не будет половины того, что необходимо, где стоит небывалый для Вьетнама холод,— совершенно нормально. На касках и пуленепроницаемых куртках красовались названия белых операций, имена девушек, армейские клички («Далеко не бесстрашный», «Обезьянка Микки», «Мститель В»), их фантазия («Рожденный проигрывать», «Рожденный черт-те что творить», «Рожденный убивать», «Рожденный умереть»), их мнения о происходящем («Ад разверзся», «Время работает на меня», «Только мы с тобой вдвоем, боже!»). Один парнишка крикнул мне: «Слышь! Тебе материал нужен, да? Вот тебе, запиши: в мае месяце на высоте восемь-восемь-один иду я прямо по гребню, как кинозвезда, вдруг этот гад выскакивает, откуда ни возьмись, и тычет свой автомат прямо в меня. Только до того его поразило мое хладнокровие, что я успел в него всадить всю обойму». Проехав вот так около двадцати километров, мы, несмотря на нависшее черное небо, увидели дым, поднимающийся с дальнего берега реки, из Цитадели Гуэ [32].

Предыдущей ночью партизаны взорвали мост через канал, отделяющий деревню Анкуу от южной окраины Гуэ, район на противоположном берегу не считался безопасным, поэтому мы остановились на ночевку в деревне, В ней не было ни души. Мы разместились в брошенных хижинах, стеля плащ-палатки прямо на битое стекло и обломки кирпичей. В сумерках, когда мы расположились на берегу поужинать, спикировали два вертолета корпуса морской пехоты, поливая нас огнем. Мы кинулись в укрытия, более удивленные, чем испуганные. «Противника бы так мордой к земле прижимали, сукины дети,— буркнул один из солдат и изготовил пулемет на случай, если они вернутся.— Уж такого дерьма мы хлебать никак не должны»,— объяснил он. Были высланы дозорные и расставлены караулы, и мы разбрелись по хижинам спать. Неизвестно почему, той ночью нас даже не обстреляли из минометов.

Утром мы переправились через канал на мелких подручных плавсредствах и шли маршем, пока не наткнулись на первые из сотен трупов местного населения, которые нам предстояло увидеть в последующие недели: старик, выгнувшийся над своей соломенной шляпой; маленькая девочка, которую сбили вместе с ее велосипедом. Рука ее задралась, как бы в жесте немого укора. Трупы лежали здесь уже не менее недели. Впервые мы порадовались настоящим холодам.

Вдоль южного берега реки разбит просторный элегантный парк, отделяющий самый приятный проспект города, Лелой, от набережной. Горожане часто рассказывали, как любили сидеть там на солнце, любуясь сампанами на реке и девушками-велосипедистками на Лелой, проезжающими мимо вилл местных чиновников и построенного французскими архитекторами здания университета. Теперь большинство этих вилл было уничтожено, а зданию университета нанесен непоправимый ущерб. Посреди улицы лежали обломки двух карет «скорой помощи» из западногерманской миссии, а Спортивный центр зиял пробоинами от пуль и снарядов. От дождя ожила зелень, ее окутывал густой белый туман. В парке мы наткнулись на нарядную клетку, внутри которой сидела маленькая дрожащая обезьянка. Вокруг клетки лежали раздувшиеся трупы. Переступив через них, один из журналистов покормил обезьянку фруктами. (Несколько дней спустя я туда вернулся. Трупы исчезли, обезьянка исчезла тоже. Так много тогда было беженцев и так мало еды, что ее вполне могли съесть). Морская пехота очистила почти весь центральный участок южного берега и начала теперь медленно развертываться к западу, ведя бой и очищая один из основных каналов. Мы ожидали, бросят морскую пехоту на Цитадель или нет, но мало кто испытывал сомнение относительно того, какое решение будет принято. Мы тряслись от страха, глядя на столбы дыма за рекой. Временами по нам постреливали, иногда из пулеметов. На наших глазах обрушился плотный огонь на флотский катерок на реке. Сидящий подле меня солдат все сокрушался: «Несчастные люди, за что же их так, и дома здесь такие красивые, и даже бензоколонка „Шелл" есть». Он поглядел на черные пятна напалмовых пожарищ, на разрушенные строения. «Похоже, конец пришел городу императоров»,— сказал он.

Двор Американского центра в Гуэ был весь в лужах. Под тяжестью дождевой воды провисали брезентовые крыши грузовиков и джипов., Шел пятый день боев, и все изумлялись, что противник не атаковал дом в первую же ночь. В ту ночь во двор забрел огромный белый гусь, и теперь его крылья отяжелели от нефтяной пленки, образовавшейся на поверхности луж. Каждый раз, как во двор въезжала машина, гусь начинал яростно бить крыльями и шуметь, но со двора не уходил. Насколько мне известно, его так и не съели.