Герман Устинов - Смена эпох

— Как ни странно, в городе с миллионным населением люди моей специальности были самыми бедными ремесленниками. Многие мужчины стриглись дома, женщины и дети вообще не бывали в парикмахерских. Называли нас презрительно: «далак» — цирюльник, брадобрей. Сейчас клиентов полно. Школьники, студенты, государственные служащие, рабочие кабульских предприятий, вся столица. И обращаются к нам теперь почтительно: «халифа» — мастер.

После революции в Кабуле резко активизировалось жилищное строительство. Один за другим сдаются кварталы современных жилых домов. Сколько сразу появилось забот у столяров! Если раньше в глиняной лачуге семья жила практически без мебели, люди спали, ели, работали прямо на полу, то в новой квартире каждый хочет иметь стол, стулья, кровати.

И все же доходы выросли не у всех ремесленников. Владелец авторемонтной мастерской сорокалетний толстяк Али жаловался мне: «Раньше в городе было полно западных коммерсантов, представителей богатых благотворительных фондов, щедрых международных организаций. Карманы у них ломились от долларов. Я ремонтировал в день двадцать-тридцать машин и каждый год откладывал миллион афгани. А сейчас — кто они, мои клиенты? Городские таксисты, тьфу, беднота…»

Что ж, Али, наверное, и впрямь имеет основания смотреть на революцию косо. Зато работники его мастерской, те, кто тяжким 12 — 14-часовым трудом добывали для хозяина эти миллионы, а сами получали гроши, на республику не в обиде.

Я знаю работников Али. Почти все они мальчишки, кому пятнадцать, кому десять, а кому и вовсе семь лет. Республика следит за тем, чтобы их не обкрадывали, чтобы их рабочий день не превышал дозволенных норм, чтобы условия их труда не были бесчеловечными, как в прошлом. Она широко открывает им двери в школу, в производственно-технические училища, техникумы.

Не все пока могут воспользоваться этими возможностями — против Афганистана ведется жестокая необъявленная война, финансируемая и раздуваемая западными державами во главе с США. Многие из этих ребят — единственные кормильцы в своей семье. Но сегодня им лучше, чем вчера, у них, как и у всех мастеров, всех трудящихся Кабула, надежное и ясное будущее.

В сегодняшнем Герате, большом афганском городе, лежащем на перекрестке тайных переходов душманских банд из-за кордона, настороженном и нахмуренном, привыкшем к выстрелам и взрывам, окрикам ночных патрулей: «Дреш!» — «Стой!», мало и редко говорят о любви.

Но именно здесь я услышал романтическую историю о встрече двух молодых людей, Матина и Хатры, увиделся с ними в их временном скромном жилище и узнал от них самих, как все случилось. Представляя эту историю, хочу добавить, что включенные в нее стихи принадлежат старым афганским поэтам, чьи имена не дошли до наших дней.

Свой быт он довел до аскетической простоты и, когда переходил с прежней работы в ХАДе, органах безопасности, сюда, в Герат, на должность первого секретаря молодежной организации, весь свой скарб вместил в один сундучок. Да и в нем большую часть занимали книги да тетради: революционные философы, два-три любимых романа, конспекты лекций, несколько поэтических сборников и заветные рукописи собственных стихов.

О своих коротких днях с Парвин, тихой соседской девушкой из родного кишлака, он запрещал себе думать. Поженились они три года назад, когда он вернулся из Москвы и получил высокое для своего возраста назначение в уезд Оби. Было ему тогда всего 22, но его партийный стаж насчитывал уже семь лет и вместил подпольную работу, даудовскую тюрьму, аминовские пытки.

Как начальнику уезда, ему дали казенную квартиру, с мебелью и посудой. Вместе с Парвин они перекрашивали потолок и стены, мыли до зеркального блеска окна, чистили кирпичной крошкой сковороды и кастрюли. Парвин пела знакомые с детства песенки и подсчитывала на пальцах, через сколько дней их будет трое.

В тот несчастный понедельник он уехал по уездным делам в Герат. В среду ему сообщили, что на Оби совершила набег крупная банда. Она круто расправилась с партийными активистами, стареньким учителем, начальником почты. Не найдя на месте главы уезда, бандиты зверски убили его жену.

С болью глядя на пепелище, оставленное на месте их дома, на черные обугленные балки, он решил навсегда отказаться от имени, данного ему в детстве. Отныне на земле не стало Мухамада Анвара. Родился новый человек — Матин («Твердый»). По его просьбе ему переписали партийные и служебные документы, и постепенно к новому имени привыкли все его товарищи по работе.