Я шёл, а люди подходили всё ближе и ближе к поезду, постепенно сужая проход, пока он не стал настолько узким, что я не мог пройти по нему никого не задев. «Кого подстрелили, чёрного или белого? — доносилось до меня. Из толпы ко мне тянулись руки, кто-то даже пытался зацепить меня кулаком. Когда я подходил к третьему вагону, меня стукнули в плечо. Тут я отчётливо понял, что меня здесь вполне могут линчевать до прибытия полиции.
Сердце моё колотилось, я забежал в вагон и побежал по нему, пытаясь достичь своего места. Меня уже не интересовали пассажиры, оставшиеся в вагонах; я просто бежал. Оставалось пробежать ещё два вагона, каждый отделённый парой тяжёлых, стальных медленно открывающихся дверей. Я открывал их со всей силы. Мне казалось, что толпа гонится за мной по поезду. Наконец, я достиг своего места и, без объявлений и обзора платформы, запихал ключ и нажал на кнопки, закрывающие двери. Загорелись лампочки индикатора, что означало, что половина дверей не закрылась. Их держали люди. Когда это происходит, вагоновожатый обычно открывает их снова, чтобы впустить или выпустить пассажиров, но я не стал этого делать. После нескольких напряжённых минут борьбы с механизмом запора дверей, толпа отпустила двери, и они, наконец, закрылись.
Около получаса я просидел запертый в своей кабинке, пока не прибыла полиция. «Кого вы видели в масках?» — спросил чёрный следователь в штатском. Я не хотел отвечать, опасаясь, что упоминание о чёрных могло создать проблемы. Но, наверное, для него такое отношение со стороны белых было не новым, потому что он спокойно и понимающе сказал, «Это были чёрные, верно?». Он сам себе утвердительно кивнул головой, и что-то записал на листке бумаги.
Сопровождаемые полицейским автомобилем, мы медленно въезжали в ремонтное депо, а я размышлял над этим происшествием. Мне подумалось о том, что либералы без устали твердят о том, что 99 процентов чёрных, живущих в этих районах, «трудолюбивы и законопослушны», и лишь ничтожный один процент всё портит.
Возможно, я сужу предвзято, но среди сотен людей на той платформе, готовых линчевать меня, я не заметил ни одного трудолюбивого и законопослушного.
Тем же летом в районе аэропорта Кеннеди случилось ещё одно происшествие. Я услышал звук, похожий на взрыв. Я вышел посмотреть, но не обнаружил ничего, что могло бы его вызвать, хотя звук, как мне показалось, прозвучал где-то поблизости. Затем, когда мы въезжали на следующую станцию, мне передали по рации, что лобовое стекло кабины негритянки-машиниста моего состава разбито камнем размером с голову ребёнка, брошенным откуда-то с территории аэропорта. Тогда я понял, что то, что я услышал, было звуком, произведённым ещё одним камнем, разбившегося между двух вагонов. Он просто не попал в мою кабинку. Любым из этих камней можно было бы легко убить человека. Негритянкемашинисту повезло остаться в живых.
Невероятно, но я проработал в метрополитене ещё два года, и только летом 1995 г. я ушёл с этой адской службы. Теперь я проживаю на частной охраняемой территории на Манхэттене. В метро я езжу только в случае крайней необходимости.
Дэниэл Аттила — студент-третьекурсник в Колумбийском университете. Эта статья впервые была опубликована в январском выпуске «Американского возрождения» за 1997 г.
4. Негры и монтаж высотных конструкций
Во что превратила профессию позитивная дискриминация
Том Дилбергер
В конце 1960-х, я вернулся из Вьетнама и пошёл обратно по своей специальности монтажника металлоконструкций в высотных зданиях. Я был членом профсоюза монтажников. Мы занимались монтажом стальных конструкций для многоэтажных зданий. Я участвовал в строительстве многих небоскрёбов на Манхэттене, изменивших силуэт города.
Родился я ещё до беби-бума, в 1943 году. Моя трудовая деятельность началась задолго до введения позитивной дискриминации. Меня учили люди, работавшие ещё в тридцатых годах. От них я впитал самые высокие стандарты в работе. Меня научили тому, что не может быть никакого оправдания низкопробной работе. Но, мне довелось, к сожалению, вживую наблюдать как всё с тех пор изменялось. Себя я считаю патриотом Америки и, будучи белым человеком, мне хочется рассказать, что сделали пониженные стандарты с моей профессией.
Когда я вернулся из Вьетнама, на первом собрании моего профсоюза обсуждался главный вопрос — пускать ли негров в профсоюз. Все ветераны, включая руководство профсоюза, выступали против того, чтобы чёрные состояли в профсоюзе. А вся молодёжь вовсе не возражала. Как ветеран войны во Вьетнаме, я думал, что для негра, со многими из которых я служил, погибнуть было так же несправедливо, как и для любого другого человека. Дискуссии по этому вопросу были горячие, но профсоюз стоял на своём и к специальности чёрных не подпускал. Однако, в начале 1970-х точку в дискуссиях поставило судебное постановление. Судьи решили, что негров можно допустить к ученическим экзаменам по всем монтажным специальностям.
Читать дальше