Журнал «Дарьял» - DE PROFUNDIS

— Моя племянница Валя, — мордой об реальность ударяет меня женщина лет сорока. — Cестры дочь. Она с тремя детьми одна осталась: муж лет пять назад повесился. Да нет, никакой явной причины не было. Просто жить устал, надорвался. А она на фабрике «Ацамаз» одеяла стегала. Потом и там развалилось все. А детей-то кормить надо. Вот и пришлось…

— А вы?

— А я отделочницей в ДСК работала. Но какое сейчас строительство — сами знаете. Муж? Он и вовсе с иногородней пропиской, какая уж тут работа! Зато здесь, если не лениться, можно очень даже неплохо заработать. День на день, конечно, не приходится, но даже в худший стольник всегда сделать можно — только на одних бутылках. А здесь ведь чего только не находят! Вот за несколько минут до вас две женщины цепочку золотую нашли. И кошельки с деньгами попадаются — это уж как повезет.

— Боюсь, после твоего материала народонаселение свалки резко увеличится, — мрачно пророчествует мой спутник, выступающий в роли ангела-хранителя.

Публика здесь, по словам Маши, постоянная. Все, в основном, друг друга знают, так что никакой конкуренции между ними нет.

— Но ведь, вижу, вы даже не общаетесь между собой, — осторожно замечаю я.

— Что ж, каждый своим делом занят. Время, оно ведь — деньги.

— Пошли, машина подъехала, — деловито торопит тетю девятилетняя Валя.

Очередную опорожняющуюся машину окружают сразу. Работают быстро, сосредоточенно, споро. Только «Марша энтузиастов» и не хватает. Профессионалов видно уже по аксессуарам: на правой руке — непременная перчатка, в левой — крюк, металлический стержень с загнутым в форме буквы «г» концом. Раз — и ею подхватывается кулек с мусором, два — и его содержимое ворошится уже на земле. Бутылки и то, что кажется ценным — в мешок, остальное — в самый последний и окончательный из путей…

Следя за их работой невольно улыбаюсь, понимая все смехотворность наших неуклюжих попыток «закосить» под новичков: и «прикид», как ни старались, не тот, и атрибутика. Так что чужаками от нас разит за версту. Но смотрят на нас без настороженности, даже без любопытства. Равнодушно. Причем поле этого убийственного равнодушия настолько плотно, густо, бездонно, что, кажется, растворяя, полностью вбирает в себя и нас: с невозмутимой отрешенностью буддистов они проходят даже не мимо — сквозь нас, будто мы-то и есть самая настоящая ирреальность, фантомы, утратившие всякую телесность призраки, никчемные напоминания о давно прошедшей и несбывшейся жизни, в которую невозможно, но, главное, не хочется возвращаться. Что ж, призраки так призраки. Мы принимаем игру. А поскольку призраку маска, что козе — баян, ты их тут же отбрасываем, так и не надев.

— Нет, с вами я ни о чем говорить не буду, — озлобленно отворачивается парень лет 30-ти. — Не меня, а Ельцина своего спрашивайте, как я здесь оказался! Работал где? На водочном заводе, представьте себе. Вот только по полгода зарплату не получал.

— Это у водочников-то и денег не было?

— Для нас не было. Так что горбиться на них я никогда не стану, пусть других пресмыкающихся себе находят. Здесь хоть и грязь непролазная, а куда чище.

— Дети у вас есть?

— Двое! — остервенело бросает стремительно удаляющаяся спина…

— Ой! — вздрогнув от неожиданности, я инстинктивно цепляюсь за своего телохранителя: седой парик, мирно валявшийся на мусорной куче, вдруг начинает шевелиться и оживает, глядя на меня мученическими глазами дрожащей от холода собачонки.

— Бе-е-е-дная… — заунывно шарманю я, но тут же захлебываюсь от басовито-грозного:

— Чегой-то она бедная? — голос исходит из существа в стеганых штанах, но все же, по некоторым остаточным признакам, женского пола. Под правым глазом — синяк недельной выдержки. — Сыта, — продолжает существо, — как тебе дай Бог. Домой приходим — купаем. Не где попало — на диване спит. Мало, что на помойке… Кнопа — собака хозяйская, домашняя…

— Так дрожит ведь! — не унимаюсь я.

— Кто сейчас не дрожит? — философски умозаключает осерчавшая хозяйка.

«Лунной» походкой сомнамбулы проплывает мимо какой-то доходяга. Даже чисто символическая тяжесть двух прихваченных за горлышки бутылок кажется для него чрезмерной…

— Стоило ли тащиться сюда ради этого? — дивлюсь я.

— А, может, именно их ему на «дурик» и не хватает, — резонно предполагает мой спутник.

Да к такому и подойти страшно — от дуновения голоса, того и гляди, рассыплется…

Зато Коля оказывается настолько словоохотлив, что успевает за считанные минуты поведать нам всю свою судьбу горемычную… Ему еще и года не было, как их с матерью отец бросил. Рос как подорожник. Всего досталось. Где только не носило, чего только не испробовал за свои сорок три года. Профессия? Да целый букет: и столяр тебе, и плотник, и стекольщик. Последнее время на шахте парился, в Тырныаузе…