Филип Пулман - Голоса деймонов

Еще более отчетливо эта позиция выражена в финале «Последней битвы». «Учебный год окончен, каникулы начались», — говорит Аслан детям сразу же после того, как объясняет, что случилось на самом деле: «Это было настоящее крушение ‹…›. Ваши родители и вы — в том мире, Мире Теней, — мертвы».

Используя Нарнию как нравственный компас, мы можем сразу принять за аксиому, что в Небесной республике люди не воспринимают жизнь в этом мире как нечто бесполезное и презренное, как нечто такое, завершение чего приносит облегчение и радость. Крушение поезда для них — это не конец учебного года. Истинно республиканский ответ, как обычно, дает Джейн Эйр, когда набожный мистер Брокльхерст спрашивает, что, по ее мнению, следует делать, чтобы не попасть в ад. «Я должна быть очень здоровой и не умереть», — отвечает она.

По-настоящему важен именно этот мир. Если бы «Хроники Нарнии» были написаны на основе этого принципа, то дети, прошедшие через все свои приключения и, надо полагать, усвоившие какие-то великие истины, обрели бы свободу жить и расти в этом мире (пусть даже ценой увлечения чулками и губной помадой!), чтобы использовать то, чему они научились, на благо других людей. Если вы стали мудрее и сильнее в результате пережитого, то сделайте что-нибудь полезное с этой силой и мудростью! Сделайте мир хотя бы немного лучше! Вот это будет по-республикански. И именно поэтому Льюис не отпускает своих персонажей в мир, и именно поэтому книги о Нарнии — такое полезное руководство по вопросу о том, какие поступки на самом деле лживы, жестоки и эгоистичны.

Первое правило Небесной республики — в том, что она находится именно здесь, на Земле, в том физическом мире, который мы знаем, а не в каких-то в туманных воображаемых мирах. И это правило позволяет нам исключить из рассмотрения большую часть фэнтези в духе Толкина — «замкнутой фэнтези», как называет ее Джон Голдтуэйт в своем бесценном исследовании «Естественная история воображаемого» (OUP, 1996). Ни одна история, подразумевающая непреодолимую пропасть между нашим миром и миром, в котором происходят события этой истории, не может изображать Небесную республику, потому что Республика находится именно в нашем мире, а не где-то еще.

Народные сказки, напротив, устроены по-республикански: они до такой степени сосредоточены здесь , что даже персонажи их носят самые обычные имена, вроде Джека, и выполняют самые обычные, повседневные дела — например, работают на кухне или относят бабушке пирожки. Очень досадно, что со временем становится все труднее увидеть разницу между правдивым миром «Джека и бобового стебля» или жизнью крестьян из великолепного сборника итальянских сказок, составленного Итало Кальвино, с одной стороны, и совершенно искусственным миром толкиновских хоббитов — с другой. Последний — ничуть не более настоящий, чем конская сбруя и почтовые рожки в декоре какого-нибудь паба, маскирующегося под английскую старину, — заведения под каким-нибудь причудливым названием типа «Хоббит и бочонок». Все это было ненастоящим с самого начала — еще тогда, когда он это сочинял. А между тем для неопытного глаза реальность почти неотличима от подделки.

Хочу ли я сказать, что в Небесной республике нет места фэнтези? Что все книги должны быть трезвыми и скучными, в духе эдакого социологического реализма? Вовсе нет. Если в этой республике не найдется места фэнтези, то ее незачем и строить. Какие же это будут небеса? Нет, жить в таком месте будет неинтересно. Я говорю о другом: важно, чтобы фэнтези не противостояла реальности: фантастическое и реальное должны естественным образом сочетаться друг с другом. «Джек и бобовый стебель» — это республиканская история, потому что волшебство в ней вырастает из самых обычных, общеизвестных вещей — из пригоршни бобов — и в самом обычном, ничем не примечательном месте: бобовый стебель видно прямо из окна кухни. А «Властелин колец» — не республиканская история, потому что в ней нет ни единой точки соприкосновения с нашей жизнью. Средиземье — вымышленное место: его нет и никогда не было, и попасть туда невозможно. Да и персонажи ведут себя не как люди, в отличие от тех, кто действует в другой истории о Кольце. Я имею в виду вагнеровское «Кольцо нибелунга»: мир, изображенный в этих операх, тоже вымышлен, но это республиканская история, потому что у Вагнера боги и герои ведут себя в точности как люди, хотя и в более крупном масштабе. Никакие человеческие добродетели и никакие человеческие искушения им не чужды. А у Толкина осталась в лучшем случае половина от всего репертуара. В Средиземье сексуальные отношения отсутствуют как класс. Должно быть, детей там доставляют почтой.