Филип Пулман - Голоса деймонов

Начать же я хочу с вопроса о том, что происходит в Царстве Небесном, когда умирает Царь. Представление о том, что Бог умер, вот уже сто с лишним лет лежит в основе мировоззрения многих людей вроде меня. Э. Н. Уилсон в книге «Похороны Бога» (издательство John Murray , 1999) рассматривает эту концепцию во всех подробностях, приводя примеры из творчества некоторых известных деятелей культуры, а Людовик Кеннеди в книге «Все у нас в голове: прощание с Богом» (издательство Hodder and Stoughton , 1999) показывает, что тема эта — в отличие от самого Бога — все еще очень свежа и полна жизни.

Итак, заявлением о том, что Бог умер, в наши дни уже никого не удивишь. Я считаю, что так оно и есть, а коль скоро Царь Небесный умер, то и Царства больше не существует. И все же мы по-прежнему нуждаемся в небесах. И вот что я предлагаю: давайте поищем признаки того, что на смену Царству пришла Небесная республика. Мне кажется, что эти признаки, среди прочего, видны в литературе, предназначенной для детей. Именно в детских книгах мне время от времени удается уловить проблеск Небесной республики.

Пережитки Царства тоже бросаются в глаза, и я сегодня покажу вам, в чем разница. Но учтите, я не собираюсь предлагать вам краткий список «республиканских» книг или писателей, призывая предать всю прочую детскую литературу огню. Это было бы слишком в духе старого Царства. Не так давно кое-кто призывал сжечь меня самого — ну, или мои книги. В газете The Catholic Herald заявили, что «Темные начала» «заслуживают костра в гораздо большей степени, чем Гарри [Поттер]»; они, мол, «в миллион раз порочнее». Разумеется, я очень горжусь этим признанием и даже попросил издателей опубликовать его среди отзывов в очередном издании «Чудесного ножа». Но еще больше меня радует то, что я живу в такой стране и в такое время, когда никому и в голову не придет на самом деле отправиться за хворостом для костра, — хотя я и отдаю себе отчет, что даже сегодня в некоторых других странах Царство по-прежнему живет и процветает. Нам еще есть за что бороться.

Итак, что я собираюсь сделать? Я собираюсь вычленить из некоторых известных мне книг некоторые моменты или качества, отличающие то, что я называю республиканским подходом к великим вопросам религии (они же — великие вопросы жизни). Я не стану делать вид, будто прочел все книги на свете; более того, я честно и без всякого смущения признаю, что прочел не так уже много. Но если я опишу этот республиканский подход достаточно внятно, другие читатели смогут заметить его признаки в книгах, известных им.

Но для начала нужно принять во внимание определенные последствия, которые повлекла за собой смерть Бога. Что происходит, когда мы вдруг понимаем, что нам не во что верить? Ответ, среди прочего, зависит от нашего склада характера. Например, Г. К. Честертон, если верить слухам, сказал нечто вроде того, что если человек перестает верить в Бога, то с этой минуты он не верит больше ни во что и вместе с тем готов поверить во что угодно. Таким образом он предостерегал своих читателей об опасностях астрологии, оккультизма и новомодных религий, особенно тех, что пришли из такого порочного места, как «Восток». Честертон был великолепным мастером афоризмов, и если прислушаться к нему, наши детские страхи и предрассудки могут быстро разрастись до размеров универсальной истины. Поэтому важно помнить: если какая-то мысль подана красиво, это еще не повод принимать ее на веру.

Человек с другим складом характера находит другие способы выражения. Печальный рокот отступающего моря Веры, который услышал Мэтью Арнольд на побережье близ Дувра, впечатляет сильнее, чем слова Честертона, — по крайней мере, до тех пор пока мы, вслед за Э. Н. Уилсоном, не поймем, что метафора продумана не до конца: ведь если ждать достаточно долго, отлив сменится приливом. Впрочем, если не вдумываться, образ делает свое дело. Но то, что предлагает Арнольд как средство от утраты веры: «Любимая, так будем же верны / Друг другу…» [93] Цитата из стихотворения Мэтью Арнольда «Берег Дувра». — это не настоящее лекарство, а всего лишь паллиатив. Оно лишь снимает симптомы, но не излечивает недуг. Если бы Арнольда и впрямь тревожила смерть Бога, то даже в объятиях возлюбленной он смотрел бы ей через плечо на мир — и видел бы, что звезды холодны, и ночь пуста, и Бога больше нет.

Дешевый ужас перед чудовищными и порочными чужеземными богами, нагнетаемый Честертоном (который как-то писал о «зловещих формах», скрытых в узорах турецкого ковра, — а затем эту странную идею подхватил К. С. Льюис, у которого Ведьма убивает Аслана ножом «причудливой и зловещей формы». Что такое зловещая форма ? Полная чушь, вот что это такое!), равно как и прискорбная неосведомленность Мэтью Арнольда о динамике приливов, — реакции сугубо эмоциональные. Гораздо более осмысленным кажется знаменитое и совершенно серьезное высказывание Джордж Элиот о Боге, Бессмертии и Долге: «Сколь непостижим первый, сколь невообразимо второе — и все же сколь непререкаем и абсолютен третий!» Мне нравится эта вдумчивость. Она меня искренне восхищает. И, на мой взгляд, Джордж Элиот подводит нас к мысли об одном из самых важных последствий смерти Бога, потому что в ее изречении все-таки кое-чего не хватает. Если Долг непререкаем и вечен, то (учитывая особенности человеческой природы) возникает потребность в чем-то еще, что мы могли бы, пожалуй, назвать радостью. Вселенная долга, которую рисует Джордж Элиот, — унылое и печальное место. Людям этого недостаточно.