Георгий Кублицкий - Про Волгу, берега и годы

— У зверя ведь повадка какая? Перво-наперво ослепить. Содрала у братана шапку вместе с кожей, у того глаза кровью залило. Вцепился он медведице в горло, давай душить. Чувствует, та с дыбков опускается на все лапы: слабеть стала, ведь три заряда в ней. Потянула в лес, а братан в нее вцепился: не упустить бы, думает, похоже, что падет зверь где поблизости. Но тут ветки его хлестать стали по содранному месту. Оставил зверя, пошел к ручью, да и упал: крови много потерял. До деревни все же дополз, там его фельдшерица зашила.

— Где же это все приключилось?

— Да недалече. Тут ведь самые медвежьи места…

"Некрасов" высадил нас на пристани Топорня, откуда пассажиры добираются в город Кириллов, и пошел обратно в Череповец. Я остался поджидать попутного шекснинского "голубчика" — так здесь называют старенькие пароходы.

Был субботний вечер. Река без морщинки, только рыбины всплескивают. Пройдет буксирный пароходик, протащит по зеркалу вод ненарядное свое отражение — и снова тишина.

Я устроился на дебаркадере и проспал до пяти. Чуть дымился туман, на лугах дергал коростель. Сытые кони грызли выступ пристанского амбара.

— Догрызают, проклятые, — равнодушно сказала тетка, подметавшая дебаркадер. — Из лесу-то их комар выгнал.

Однопалубная старенькая "Печора" изрядно опоздала. Солнце поднялось высоко, когда мы отправились на ней дальше к Белому озеру.

Уж на что извилиста Ока где-нибудь под Рязанью, но Шексна в верховьях превзошла ее. Вон над лугами дымит пароход. Встречный или нам предстоит обгон? Ровно ничего не значит, что его нос повернут в ту же сторону, как и у "Печоры": через минуту все может перемениться.

За полуразрушенным бывшим Горицким монастырем — густо селилась по рыбной Шексне монастырская братия! — пошли холмы. Над песчаным обрывом виднелись остатки церквушки древнего погоста.

— Дяденька, глянь-ка, череп белеется! — подтолкнул меня парнишка, вертевшийся на палубе. — Мы сюда на лодке ездили, тут медные штуковины в песке.

В озерном краю уйдут под воду места, где издавна селилась новгородская вольница. Археологи искали здесь следы города Белоозеро. Нашли у истока Шексны. В Белоозере, как и в древнем Новгороде, уже в XI–XII веках настилались деревянные мостовые — раньше, чем в некоторых европейских столицах.

На мостике зашел разговор о Мариинке.

— Шексна что! Можно сказать, магистраль! — сказал капитан, и я снова услышал похвалу Петрашеню за шекснинские шлюзы. — А вот подойдем сейчас к Чайке…

Шлюз с этим поэтическим названием должен выпустить нас из Шексны в канал, сто с лишним лет назад прорытый в обход бурного Белого озера. Ну и сооружение! Деревянный маломерок! Оглобельки, вставленные в отверстия скрипучего ручного ворота, остались, наверное, со времен бурлаков и коногонов.

Белозерский канал, в который мы попадаем из шлюза, тоже узок и тесен. То и дело бурыми полосами ползут нам навстречу гонки. Вон особенно длинная, буксир ее едва тянет.

— Восемь шлюзований в Чайке! — прикидывает матрос.

Да, чтобы пропустить по частям этот плот, восемь раз будут закрывать ворота, наполнять и опоражнивать шлюз. А потом снова соединят все вместе и потянут дальше.

Белое озеро сначала скрыто от нас лесами. Но вот справа над поредевшим кустарником в серо-жемчужном небе прочертились знаки азбуки Морзе: точка, четыре тире. Это далекий караван, буксир и баржи, идущий там, где вода озера слилась с небом.

Вскоре от серого озерного простора нас отделяет только дамба. Клубятся пепельно-сизые облака. Ни паруса, ни лодки — лишь морзянка каравана у горизонта. Там озерная трасса, там железные лихтера, мощные пароходы. Там, напрямик, пройдет и столбовая дорога Волго-Балта.

А здесь, в канале, — теснота, "самый малый" при встречах с трущими наши борта гонками, которые тянут "Карпы", "Сомы", "Пеструшки", "Ряпушки" и прочие представители рыбьего царства, — пришла же кому-то фантазия дать такие названия здешним буксировщикам!

Белозерск, к которому мы приближаемся, упомянут уже в Начальной летописи. Арабские историки в VIII веке отмечали, что их соотечественники торгуют с белозерцами. Правда, древнее Белоозеро было, как я уже говорил, в другом месте, недалеко от истоков Шексны, но нынешний город все же ведет родословную именно от него.

Канал с разведенными мостами — словно водяная улица Белозерска. На пологом склоне, где местами остались огромные валуны, разбросаны церкви — старые, приземистые. Тут же торговые ряды с растрескавшимися стенами, осевшими под собственной тяжестью, — не лабазы, а крепости. Двери железные, засовы — с пробоями для пудовых висячих замков. Подальше — гостиный двор, возле которого собирались белозерские ярмарки, массивный собор, высоченная кремлевская насыпь, густо заросшая травой. Издали кажется, что церковка, купол которой чуть виден над гребнем ее вала, вбита, вдавлена в зеленый холм ударом великана.