Георгий Кублицкий - Таймыр, Нью-Йорк, Африка... [Рассказы о странах, людях и путешествиях]

А дешево получив Эмпайр, компания и за аренду будет брать сущие пустяки — таково условие сделки. В целом же это означает очень, очень существенное уменьшение подоходного налога, и, значит, немалые денежки останутся в сейфах мистера Вина и страховой компании, вместо того чтобы пополнить налоговую кассу правительства. Компаньоны вполне стоят один другого. Им нужно опасаться только друг друга, как тем двум господам на пароме.

…Для последнего подъема на Эмпайр я выбрал солнечный день «индейского лета» — так называют в Америке ясную осеннюю пору, похожую на наше бабье лето. Были видны и Гудзон с паутиной чудесного моста Джорджа Вашингтона, и залив с кораблями, и зеленый прямоугольник Центрального парка, и многое другое, знакомое и незнакомое. Высота и расстояние приукрасили город голубой дымкой, подретушировали и высветлили его кварталы. Отсюда не различались ни облупленные фасады района Вест-Сайда, ни узкие улицы Гарлема, ни дворы-колодцы. Над тонущими в тени улицами вздымались, подавляя все окружающее, голубовато-зеленые глыбы новых небоскребов.

Пусть, думалось мне, еще очень далеко от совершенства то, что сделано человеком там, внизу. Но тянется, тянется к солнцу человек-строитель! Разве он строил этот город так, как ему хотелось? Своекорыстный расчет, честолюбие, эгоизм тех, кто правит здесь, мешали ему. Погоня за прибылью была и остается главным архитектором города-колосса.

Нью-Йорк первым из крупных городов мира «полез в небо». Небоскребы долго были его отличительным признаком. Они вызывали почтительное удивление строительной техникой американцев. Но редко кто признавал их выдающимися произведениями архитектуры.

— Нет, Нью-Йорк не современный город, — говорил Маяковский писателю Майклу Голду.

Поэт доказывал, что Нью-Йорк — гигантское недоразумение, а не зрелое творчество людей, которые понимают, чего они хотят, и работают по плану, как художники. Небоскребы, например, должны быть чистыми, стремительными, совершенными и современными, как динамо, тогда как американские архитекторы рассыпают по их фасадам устаревшие готический и византийский орнаменты. Это все равно что нацепить розовый бантик на экскаватор!

Крупнейший из американских архитекторов Фрэнк Ллойд Райт едва ли был знаком с этими мыслями поэта. Однако он тоже издевался над отрепьями старой архитектуры на стальных каркасах небоскребов.

Райт писал о торгашеском высокомерии, требующем, чтобы здания банков напоминали о величии Рима, а память бабушки удачливого спекулянта увековечивалась «классическим» подобием готического собора. Он говорил об избитых подражаниях в архитектуре, выдаваемых за современность, о том, что бессмысленное ложноклассическое украшение зданий в греко-римском стиле губит их внешний вид.

«Наборы кирпичных и каменных фасадов, сверкающие вывески и угрюмые мертвые стены, ряды горных вершин, которые поднимаются одна за другой из пересекающих друг друга каньонов. Внизу, в сужающихся улочках, все напряжено до крайности, стонет, гремит, вопит!» Так писал Райт о Нью-Йорке.

Но, обличив тиранию небоскребов, он вдруг взял да и набросал проект… сверхнебоскреба в пятьсот двадцать восемь этажей, который поднялся бы на милю вверх и мог бы вместить сто тысяч человек! Старый архитектор находил, что один такой гигант все же лучше хаотического нагромождения похожих на дымовые трубы монотонных громад делового центра больших американских городов. Десять сверхнебоскребов могли бы вместить весь деловой Манхэттен, освободив пространство для садов и парков.

Маяковский видел Нью-Йорк в 1925 году. Книга Райта вышла в 1953-м. Угрюмые громады, о которых говорили большой поэт и большой архитектор, по сей день высятся кое-где над трещинами улиц.

Но в шестидесятых годах строили уже другие небоскребы: сталь, алюминий и стекло, никаких накладных украшений, простота форм, обилие света и воздуха. Строили не только в Нью-Йорке, но и во многих городах на всех континентах. Рядом со «стариками» они не казались громадными.

Канун семидесятых годов был для Нью-Йорка особенно урожайным на небоскребы. Крупнейшие монополии как бы соревновались друг с другом, возводя свои новые штаб-квартиры. Ломали двадцатиэтажные дома, строили сорока-пятидесятиэтажные. Появились стеклянные громадины в тех кварталах, где глаз давно привык к пыльным, мрачным фасадам, стоявшим с прошлого века.

Многие новые небоскребы не так высоки, как можно было бы ожидать при современной строительной технике. Почему? Забота монополий о ближних, о том, чтобы в улицы хоть изредка проникал солнечный луч? Вот уж нет!