Георгий Кублицкий - Таймыр, Нью-Йорк, Африка... [Рассказы о странах, людях и путешествиях]

Его замысел осуществился лишь после падения во Франции в 1870 году Второй империи. Тогда сто тысяч французов собрали по всенародной подписке деньги на сооружение статуи, задуманной Бартольди. Было решено подарить ее Соединенным Штатам. Американцам оставалось собрать лишь триста тысяч долларов на постройку пьедестала. Но кошельки раскрывались неохотно. Статуя уже была готова, а пьедестал все еще сооружался…

В старых журналах и газетах я искал подробности замысла Бартольди: мне всегда казалось странным, что француз изваял олицетворение именно американской свободы.

А у него, оказывается, этого и в мыслях не было! Ему хотелось соорудить, как я прочел, «памятник, типичный в одно и то же время, и для американской независимости, и для самой свободы». Но вовсе не символ американской свободы!

Даже в век жестоких европейских тираний многие поэты и философы Старого Света трезво оценивали истинную суть свободы и демократии в Новом Свете. Мыслящие люди Европы, изучая американские нравы, «с изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве»; они увидели «рабство негров посреди образованности и свободы…».

Это писал в 1836 году Пушкин.

На открытие статуи Свободы собралось множество зрителей. От имени Франции говорил Фердинанд Лессепс, тогда еще не опозоренный грандиозными мошенничествами в возглавляемой им компании Панамского канала. Президент Соединенных Штатов Кливленд благодарил французский народ за дар. Под раскаты салюта Бартольди дал знак сдернуть покрывало.

На пьедестале статуи были вычеканены стихи Эммы Лейзарес о женщине с факелом, которая говорит «добро пожаловать». Как бы обращаясь к далекой Европе, она предлагала: дайте мне ваших усталых, бедных, стремящихся вздохнуть свободно, дайте несчастных отщепенцев ваших берегов, пришлите их, бездомных, сломленных, ко мне — и я подниму свой факел возле золотой двери!

Но ровно через год после того как были вычеканены эти стихи, несколько рабочих-вожаков из Чикаго, борцов за свободу, были приговорены к смертной казни и повешены. Еще пять лет спустя вместо «золотого входа» открылся заградительный пункт на соседнем «острове Слез», где «жаждущих вздохнуть свободно», а тем более «отвергнутых» подвергали долгому, унизительному карантину.

И герой Короленко уже услышал в ответ на свой вопрос о свободе: «А, рвут друг у друга горла, — вот и свобода»; у Горького девушке-польке, увидевшей статую Свободы, пояснили, что это американский бог; а Бернард Шоу назвал статую чудовищным идолом и говорил, что осталось только высечь на ее цоколе слова, начертанные на вратах дантовского ада: «Оставь надежду всяк сюда входящий».

Так женщина с факелом стала туристской достопримечательностью, моделью для дешевых сувениров и излюбленной мишенью карикатуристов всего мира, в том числе и американских.

Но вернемся к группе «вопросительных знаков», подошедших уже к самой статуе.

— Господа, ее высота от основания пьедестала до факела — триста пять футов [1] В Соединенных Штатах Америки не принята метрическая мера систем. Фут — 30,48 сантиметра. . Указательный палец — восемь футов, нос — четыре фута, правая рука — сорок два фута. Да, совершенно верно, возле факела есть балкончик, но посетителей туда не пускают. Вы можете подняться только внутрь головы. До верхнего этажа пьедестала — в подъемнике. Приготовьте, пожалуйста, по десять центов. Далее — по винтовой лестнице, сто шестьдесят восемь ступенек. Господа, хочу предупредить: подъем довольно труден, многие предпочитают остаться у подножия, на круглом балконе.

Проходим подземным коридором, поднимаемся на балкон. Небоскребы стали земноводными, растут прямо из воды. На широких барьерах балкона прочерчены линии. Продолжив их взглядом, видишь шпиль какого-нибудь здания, просвет улицы, легкий абрис моста. Не надо ломать голову, что именно перед тобой: прямо на барьерах схемы видимого с балкона Нью-Йорка. Возле каждой линии название здания или сооружения, на которое она указывает.

Иду во чрево Свободы.

Винтовая лестница настолько узка, что при обгоне один из пыхтунов должен либо врастать в стену, либо забиваться в специальную небольшую нишу. Душно! Какое же здесь пекло летом, когда солнце накаляет медь обшивки!

Одолев сто шестьдесят восьмую ступеньку, выглядываю в одно из окон, прорезанных в венце на голове статуи. Корабли бороздят море далеко внизу. Пароходы-паромчики тянутся друг за другом от причалов к острову. Толстяк за моей спиной утирает пот, проклинает свою глупость и жалуется на перебои в сердце.