Георгий Кублицкий - Таймыр, Нью-Йорк, Африка... [Рассказы о странах, людях и путешествиях]

Вагоны бросает из стороны в сторону. Разговаривать не легко: попробуй-ка перекричать визг и скрежет железа, превосходящий тот, что оглушает пассажиров трамвая на крутых поворотах старых московских переулков. Читать тоже трудно. Те, у кого газеты, лишь пробегают глазами крупные заголовки. Остальные меланхолически жуют резинку и привычно разглядывают плакаты на стенах: «Сиденья не для того, чтобы ставить на них ноги» и «Будь рыцарем хоть на день» — то есть уступи место женщине или старику.

Майкл, мой спутник, обливается потом. Ему всегда жарко, и я почти уверен, что, попади он на Северный полюс, рука его прежде всего потянется в карман за аккуратно сложенным вчетверо платком, чтобы по привычке промакнуть им лоб.

— Нью-Йорк имеет сабвей с прошлого века! — кричит мне Майкл. — Это старая линия!

Я киваю. Мне давно известно, что нью-йоркцы не гордятся своим метро. Майкл замечает, что одно время поговаривали, будто в вагоны станут подавать охлажденный чистый воздух и при этом повысят плату за проезд, хотя она и так повышалась уже не один раз. Но потом было объявлено, что с вентиляцией все остается по-старому. И с платой тоже. Пока. А там видно будет.

Прокричав все это, он замолкает, обессиленный. Впрочем, я и сам начитался всякой всячины об устаревшем подземном хозяйстве. В тоннелях не раз были пожары. Как-то под кварталами Нижнего Манхэттена столкнулись поезда: из сорока раненых двоих увезли в безнадежном состоянии.

«Унион-сквер!» — рычит невидимый репродуктор.

На этой станции пересекаются подземные линии, и в вагон втискивается упругая толпа. Я хватаюсь за ручку у окна. Майкла прижимают к стойке.

— Однажды в вагоне сабвея возвращался сам Ротшильд с приятелем, тоже миллионером, — говорит Майкл, и лицо его становится очень серьезным. — Они стоят, втиснутые в угол, и вот приятель Ротшильда видит…

Я не слышу, что именно увидел приятель Ротшильда.

— Майкл, доскажете, когда поднимемся наверх, хорошо?

Мой знакомый начинен забавными историями. Он считает, что мне нужно знать, над чем смеются американцы: юмор — душа народа.

Мы с Майклом встречаемся не очень часто: наши свободные часы редко совпадают. Он работает в небольшой библиотеке на окраине Нью-Йорка. Майкл отлично знает русский и делает переводы для журналов. Детей у него нет, он не женат и живет с больной сестрой.

Майкл высок, грузен, почти толст. Мне кажется, что если ему надеть старинные очки и вместо пиджака обрядить в старинный фрак, то в нем обнаружится сходство с Пьером Безуховым.

Пока вагоны подземки, дергаясь, скрежеща и вынуждая нас к молчанию, бегут от станции к станции, давайте уточним кое-что из истории с географией.

Мы едем к южной оконечности острова Манхэттен. В городском музее есть гравюра первого голландского поселения на этом месте: стены основанного в 1626 году форта Новый Амстердам, ветряная мельница. На другой гравюре — лодка с индейцами, украшенными перьями. Навстречу ей — шлюпка с купцами и воинами. Весь остров поселенцы хитро и ловко купили у индейцев за бесценок, положив начало бизнесу, на тех же моральных устоях процветающему здесь и поныне.

Но до того как индейцы-ирокезы в память о сделке назвали остров на своем языке «Манхэттен», что в вольном переводе означает «нас надули», были и другие события. История сохранила нам имена Веррацано и Гудзона.

Синьор Джованни Веррацано, флорентинец на французской службе, промышлял пиратством. Он кончил дни на виселице: испанцы не простили ему захвата кораблей с сокровищами, награбленными Кортесом в Мексике. Веррацано был первым европейцем, вошедшим в 1524 году в устье неизвестной большой реки, в водах которой отражаются сегодня небоскребы Манхэттена.

Этой реке дал свое имя Генри Гудзон, желчный капитан, плохо ладивший с экипажем. На корабле голландской Ост-Индской компании он искал северный путь для торговли с Азией и принял было реку за желанный пролив.

Итак, основателями Нью-Йорка были голландцы. Как они выглядели, можно увидеть и сегодня: их восковые фигуры в коричневых куртках и шляпах начала XVII века выставляются для рекламы в окнах некоторых пивных и ресторанов.

Американский писатель Вашингтон Ирвинг в начале прошлого века выпустил сатирическую «Историю Нью-Йорка», написанную от имени некоего Дитриха Никербокера. Книга имела успех. Писатель признавался потом, как он был изумлен, узнав, что только из его повествования большинство нью-йоркцев впервые услышали о голландском происхождении своего города. «Папаша Никербокер» стал чуть не символом Нью-Йорка.