Георгий Кублицкий - Таймыр, Нью-Йорк, Африка... [Рассказы о странах, людях и путешествиях]

У нас в это время куплетисты перед началом сеансов в кино еще пели популярные тогда «Кирпичики»:

Но уже закрывались последние биржи труда, в объявлениях мелькало все чаще: «требуются», «требуются», «требуются»…

Я вернулся с Дальнего Востока в Сибирь: под Красноярском затевались большие дела, работы изыскателям хватало. Шла первая пятилетка. В страну приглашали иностранных специалистов. Боже мой, как с ними возились: отдельные столовые, хорошие квартиры, особые магазины «Торгсин», где им продавалось всё, что душе угодно! И господа эти пытались даже устанавливать свои порядки. Газеты писали тогда со стройки тракторного завода: американца Роберта Робинсона травят другие американцы за то, что у Робинсона черная кожа. Негр Робинсон сдал в посольство американский паспорт, получил у нас советский.

…Летом 1970 года я познакомился в Волгограде с белым американцем, который приехал вместе с Робинсоном. Фрэнк Бруно Хоней, американский коммунист, сорок лет назад тоже остался в нашей стране. Всю жизнь он проработал на тракторном заводе приволжского города. Все называют его Франком Бруновичем. Хоней нашел у нас вторую родину. Он вспоминал, как в далекий год рождения тракторного завода американские тракторостроители прислали советским красное знамя.

После Отечественной войны на улицах наших городов появились близкие нам иностранцы: болгары, поляки, чехи…

Потом пришло время, когда мы — не дипломаты, не члены делегаций, не представители комиссий по закупкам кофе или кожи, а просто граждане своей страны — стали получать заграничные паспорта, ездить по белу свету, своими глазами смотреть жизнь за рубежом. Начал и я колесить по материкам и странам.

— Ай эм э форина!.. Я иностранец!..

Иностранец, который, первый раз попав в Нью-Йорк, был уверен, что ему, в общем, удалось быстро понять этот город. Иностранец, который, приехав сюда третий раз, был сильно озадачен тем, что, кажется, он стал понимать теперь гораздо меньше, чем при втором знакомстве с городом. Иностранец, который, однако, был тут же несколько утешен другим иностранцем, своим соотечественником и коллегой:

— Дорогой мой, я здесь одиннадцатый раз, жил подолгу, знаю уйму людей, могу по особенностям произношения определить, откуда мой собеседник родом — с юга он или северянин — и как давно живет в Нью-Йорке. Но разве я могу сказать, что знаю и понимаю этот огромный, сложный город? Так что же хотите вы в третий ваш приезд?

— Да, все это верно. Но как же тогда прикажете писать о Нью-Йорке?

— Не с ученым видом знатока, во всяком случае. И, если можно, не на основе сведений, которые сообщает вам неизменный шофер такси — знаете, этакий словоохотливый шофер-энциклопедист в клетчатой кепке или в сдвинутой на затылок шляпе… Смотрите, наблюдайте — и одновременно копайтесь хорошенько в солидной прессе, вдумывайтесь в то, что американцы пишут о себе для себя, не на вынос…

— Ладно, — сказал я. — Спасибо за совет. Попробую… Но с чего начать, как вы думаете?

— Да с чего хотите. Ну вот, в Москве как у вас начинается день? Вы вышли из дому, а потом?

— Потом? Потом иду к метро.

— Так начните и в Нью-Йорке с метро. Вот, значит, вы вышли из гостиницы, идете к метро…

Увидев надпись «Сабвей», столь же привычную нью-йоркцу, как москвичу привычна неоновая буква «М», вы спускаетесь по ступеням крутой лестницы к кассе, получаете крохотную металлическую кругляшку и суете ее в щель у прохода к поездам. Теперь надо покрепче налечь животом на толстую металлическую или деревянную перекладину турникета. Посопротивлявшись немного, она пропускает вас на перрон.

Только очень самонадеянный человек или чемпион бокса рискнет без крайней надобности спускаться в сабвей, в нью-йоркское метро, в те часы, когда люди едут на работу и с работы. Я попробовал однажды и потом долго искал в магазинах подходящие пуговицы взамен двух оторванных.

В обычные же часы сабвей не балует разнообразием впечатлений. Станции старых линий тесны, воздух насыщен запахами перегретого машинного масла и человеческого пота. Ощущение такое, будто строители забастовали, не докончив своего дела. Пришлось наспех заклеивать щербатые стены рекламными картинками, а бетон унылых серых подпорок скрашивать яркими автоматами, откуда в ответ на призывный звон монетки выскакивают пачки сигарет, жевательная резинка, дешевые сласти.