Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Долго еще вспоминались эти встречи с интеллигенцией, их отголоски мы находим даже в культовых кинолентах эпохи. Только вмешательство бдительной цензуры уберегло нас от эпизода в кинофильме «Иван Васильевич меняет профессию», когда Бунша удивленно спрашивает: “Что за репертуар у вас?” и дальше шло: “Соберите завтра творческую интеллигенцию. Я вами займусь”. Гайдаю запретили лишний раз напоминать о тягостных формах «работы» партии с совестью нации. Хотя знаковое слово «волюнтаризм», которым партия заклеймила закат хрущевского правления, в «Кавказской пленнице» оставили.

Например, социализм предпочитает общественный транспорт индивидуальному. Стремление пойти навстречу наиболее состоятельной части общества, оборачивалось дефицитом автомобилей, запчастей и собственно бензина.

В частности, он редактировал книги одного из ведущих политиков Украины Евгения Кушнарева.

Как мы помним, тему «ответа Чемберлену» собирался даже запечатлеть Остап Бендер в бессмертном полотне «Большевики пишут ответ Чемберлену».

Интересно передает атмосферу истерического стремления к культуре в то время фрагмент из мемуаров И. Эренбурга: «В Харькове импресарио снял цирк «Миссури». Никаких микрофонов в то время не было. Я, надрываясь, кричал что-то о фильмах Чаплина, а публика ревела: «Не слышно». Я хотел уйти; меня удержал импресарио: «Потребуют деньги за билеты. У меня большая семья… Постарайтесь!.. Жена вам уже взбивает гоголь-моголь…» (3) Здесь и арендованный цирк (один из крупнейших залов Харькова той эпохи), и модный кинематограф, и практика продажи билетов на лекции об искусстве.

Гаврилой назвали тех киномехаников, у которых часто рвалась пленка; всех, у кого не ладилась работа, пренебрежительно назвали Гаврилами (машинистов, шоферов и т. д.).

Воистину, как говаривал восторженный Венечка: «Во всей земле, от самой Москвы до самых Петушков – нет ничего такого, что было бы для меня слишком многим…».

Хрестоматийный, хотя и не совсем приличный случай. Сталин отправился отдыхать на Кавказ, его сопровождали соратники… Поезд остановился в Ростовена-Дону. Было это в начале тридцатых, и с охраной еще не очень усердствовали. Из вагона вышел Ворошилов. Народ на перроне не ожидал явления наркома обороны и охнул от изумления: «Ворошилов!!!». За ним вышел глава правительства, и еще более опешивший народ воскликнул: «Молотов!!!». Ну, а когда на перроне появился Сталин, тут уж люди как бы сами собой выстроились и зааплодировали. Сталин, как обычно, поднял руку, приветствуя и в то же время, останавливая овацию. Когда шум утих, из тамбура внезапно показался замешкавшийся Буденный. И на перроне какой-то казачок воскликнул: «И Будённый, ё… твою мать!». Все дружно захохотали, в том числе и сам Сталин. С тех пор, когда сталинское руководство собиралось вместе и появлялся Семен Михайлович, Сталин неизменно говорил: «И Будённый, ё… твою мать!» (20).

Приветствие ко дню рождения Сталина в 1939 году, опубликованное в «Правде»: «Ко дню Вашего шестидесятилетия прошу принять мои самые искренние поздравления. С этим я связываю свои наилучшие пожелания, желаю доброго здоровья Вам лично, а также счастливого будущего народам дружественного Советского Союза. Адольф Гитлер».

Все тот же Алексей Сурков в стихотворении, посвященном Парку культуры: «Любимый и близкий с портрета, в усы улыбаясь, глядит». Интересно, это о Горьком или Сталине?

Молотов с хитрой усмешкой любил приговаривать во время министерских заседаний: «Вот Корнейчук сидит здесь, наблюдает, а потом и вставит нас в комедию…». Ага, «вставит в комедию», как же…

Рождественский – фамилия отчима, отец поэта погиб на войне. Настоящее имя поэта – Роберт Станиславович Петкевич.

Ошарашенный К. Чуковский записывает: «Я дал в «Огонек» открытое мною стихотв. Некрасова: Администратор оступился, Писатель глупость сочинил, Ура! весь город оживился, Как будто праздник наступил – и т. д. Ступникер возвратил мне его, т. к. ”могут найти параллели”!!! Стихотворение написано в 1867 году. Прошло почти сто лет…» (39).

Смешной случай, связанный с обострением советско-китайских отношений приводит В. Каверин в своем «Эпилоге»: «Редактор журнала “Октябрь” А. Ананьев попросил меня заменить китайскую розу (в повести “Верлиока”) на розу какой-нибудь другой национальности – о китайцах лучше не упоминать». Вскоре упомянутый редактор прославится как один из светочей перестройки.