Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Городская молодежь, как в силу физиологических причин, так и ввиду слома предыдущей системы ценностей, сексуальную перестройку общества охотно поддержала. Статистика 1923 года весьма показательна: в добрачные интимные отношения вступали 47 % молодых питерских рабочих и 63 % работниц (11). Женщины в СССР стали значительно раскованней, но в сексуальной эмансипации 1920-х годов наличествовало все же больше идеологической принципиальности, чем половой распущенности, и она парадоксально уживалась с патриархальными пуританскими взглядами в духе ХIХ века. Что позволило вскоре сравнительно легко вернуться сталинскому показному целомудрию.

В двадцатые годы наблюдался также небывалый всплеск проституции. В 1922 году в одном Питере насчитывалось 32 тысячи проституток, при общем количестве женщин в городе около полумиллиона. То есть, ориентировочно, каждая 15-я зарабатывала на жизнь своим телом. Студенты некоторых студенческих общежитий почти официально приглашали к себе женщин легкого поведения и передавали их из одной комнаты в другую на коллективное содержание. В некоторых анкетах по изучению половой жизни прямо спрашивалось: «Удовлетворяете ли вы свои половые потребности с коммунисткой, проституткой или беспартийной?» (12) Явление было общеизвестно, о нем писали статьи и даже стихи. В очередной строфе стихотворения Маяковского «Дом Герцена (только в полночном освещении)» читаем:

Вряд ли в стихотворении речь идет о внезапно вспыхнувшей страсти или инфицировании свежими идеями…

Громадный рост проституции связан, конечно, не с революционной эмансипацией, а с последствиями Гражданской войны. Одно из тяжелейших наследий, которое получила Советская власть – сиротство. Согласно некоторым оценкам, с 1914 по 1921 годы Россия потеряла около 16 миллионов человек, вследствие чего распалось множество семей, и возникла массовая беспризорность. Неудивительно, что десятки тысяч девочек оказались на панели [196] Параллельно, как следствие тесноты, бедности и новой сексуальной морали, появилось множество подкидышей. В середине двадцатых годов в приюты ежедневно (!) поступало100-200 брошенных родителями младенцев (13). , становясь не только разносчиками венерических болезней, но и стандартов асоциального поведения – тело в обмен на материальные блага становится почти нормой. Государство, как могло, пыталось решить проблему в рамках общей борьбы с беспризорностью. В частности, жена знаменитого педагога А. Макаренко руководила специальным приютом для девочек-проституток на 40 человек.

Ужасно, что ситуация с проституцией для наших женщин была почти безвыходной – лишенные средств к жизни, потерявшие в битвах и эпидемиях защитников и кормильцев, тысячи русских женщин выходили на панель не только в Совдепии, но и в эмиграции.

«Я видел… в притонах Стамбула сотни русских проституток…», – свидетельствует И. Эренбург (14). Собравшаяся идти на панель отчаявшаяся Серафима Корзухина из булгаковского «Бега» отнюдь не исключение. Аналогичную картину видим и в Берлине, и в пресловутом Париже, и везде, куда явилась наша интеллигенция, вышвырнутая из своего отечества столь желанной ей революцией.

Как мы уже сказали, предоставленная революцией свобода, помноженная на трудности новой жизни, заставляла многих и на Родине рассматривать свое тело как товар в обмен на товар. И уже не ради простого выживания. Очерк Н. Погодина в «Огоньке» (17.04.28 г.) «Я живу недалеко…»: «Весь смысл жизни для них в дорогом наряде. Им нужно иметь всегда модные боты и модную шляпу, хорошие духи, настоящий заграничный кармин, заграничные чулки, модную шаль, модные туфли, красную сумку, складную серебряную пудреницу фирмы Коти, им нужно посещать институт красоты, блеклые ресницы превращать в жгуче-черные, массировать лица, завиваться у парикмахера… Но муж получает только триста рублей… Они медленно идут от витрины к витрине, они идут из пролета в пролет с лицами благопристойными, строгими, гордыми. И вдруг кто-то из них, проходя мимо вас, скажет:

– Я живу недалеко…

Она будет вынимать зеркальце из светлой сумочки, она невзначай пойдет рядом с вами:

– Тридцать рублей.

Тридцать рублей – это две коробки пудры Коти, тридцать рублей – это три пары настоящих заграничных чулок, модная шляпка…»