Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

К началу ХХ века культура урбанизированной Европы стала остроэротической, наслаждение для состоятельных классов было поставлено на индустриальный поток. А тут еще и технические достижения – многотысячные тиражи откровенных фотографий и порнографические кинофильмы, которые, по сути, ничем не уступали современным видеоспариваниям.

Модерновый эротизм по европейской моде охотно подхватывали и российские образованные классы [193] Новое увлечение докатилось даже до российской провинции. Так, потомственный почетный гражданин Харькова Матвей Емельянович Баширов снял порнографический фильм, после чего реакционными царскими властями ему была запрещена всякая коммерческая деятельность. . В интеллигентских кругах царило свободомыслие, вполне соотносившееся со всплеском чувственности в эпоху «Серебряного века» русской литературы. Сексуальная революция еще не наступила, но ситуация была уже предреволюционной.

Далее Первая мировая война, задействовавшая в боевых действиях миллионы мужчин, заставила правительства практически всех воевавших стран привлечь к обороне страны женщин – и в военную медицину, и в промышленное производство, и, собственно, в боевые части. Все это содействовало массовой эмансипации и половой свободе. Женщины индустриального общества были готовы к своей новой роли в социуме, более того – активно поддерживали тех, кто требовал перемен.

Уже 19 марта 1917 года в Петрограде состоялась 40-тысячная демонстрация женщин под лозунгами «Свободная женщина в свободной России!», «Без участия женщин избирательное право не всеобщее!», «Место женщины в Учредительном собрании!». Вскоре они – одними из первых в мире – получили избирательное право, которое было закреплено пришедшими к власти большевиками, провозгласившими полное равноправие полов. Для сравнения: женщины Франции стали полноправными участниками выборов только в 1944 году, а в Швейцарии вообще в 1971 году. А тогда, весной 1917 года, французский посол, «цивилизованный европеец» Морис Палеолог с патриархальным ужасом наблюдал за бесконечными демонстрациями «евреев, мусульман, буддистов, рабочих, работниц, учителей и учительниц, молодых подмастерьев, сирот, глухонемых, акушерок. Была даже манифестация проституток» (2). Крах привычного порядка пугал старого дипломата.

Можно сказать, тотальная эмансипация в масштабах всего мира началась с того момента, как в Советской России предоставили женщинам равные с мужчинами избирательные права – плотину прорвало. Европейские дамы, ссылаясь на русский опыт, обоснованно требовали для себя аналогичных прав в своих вроде бы более «развитых и демократических» странах. Вскоре после русской революции последовали реформы избирательной системы в Германии, Англии и т. д.

Нет ничего удивительного, что, наряду с ломкой экономической системы, социалисты всех мастей считали своей важнейшей задачей и реформирование института семьи – основы традиционного общества, а признаком настоящей революционерки стало вольнодумство в вопросах пола. В нашумевшей книге влиятельной большевички Александры Коллонтай «Любовь пчел трудовых» такие человеческие ценности, как любовь, брак, супружеская верность, семья, объявлялись устаревшими «буржуазными предрассудками». Человеческое общество, по мысли автора, уподоблялось огромному пчелиному улью, в котором размножение происходит стихийно, неуправляемо, по случайному хотению. Книга имела шумный успех [194] Ильф и Петров, высмеивая кич 1920-х, выдумали даже некие дамские пробковые подмышники «Любовь пчел трудовых». и оказала немалое влияние на формирующуюся классовую мораль 1920-х годов. Сама А. Коллонтай охотно следовала собственным рекомендациям. Близкие отношения Коллонтай с революционным матросом Дыбенко были широко известны и даже послужили сюжетом для довольно озорной карикатуры в одной из петроградских газет революционной поры. Карикатура называлась «Междуведомственные трения», а изображена была на ней… двуспальная кровать, возле которой рядышком на коврике стояли грубые матросские сапоги и изящные дамские туфли [195] Хотя, разумеется, не обходилось без исключений, возьмем, к примеру, сестру Ленина, Марию Ульянову. Б. Ефимов: «Мария Ильинична не имела ни большого обаяния, ни больших способностей. В общении с людьми была суховата и не всегда приветлива. Поговаривали, что на ее характере отрицательно сказалось то обстоятельство, весьма деликатное, что она была старой девой» (3). .