Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Алкоголь стал общепризнанным стилем жизни, культурой, юмором. Особым советским методом общения, понятным только посвященным. Например, когда в легендарном фильме «Иван Васильевич меняет профессию» Жорж Милославский звонит на работу Антону Семёновичу Шпаку, он просит добавочный номер 362, произнося его «три шестьдесят две». Столько (3,62 руб.) стоила в то время бутылка водки. Эту непонятную сегодняшнему зрителю сценку режиссер Гайдай добавил к тексту Булгакова от себя. Бывало, того же Гайдая алкогольные проказы и подводили. Снимая киноленту «12 стульев», он пригласил на главную роль Владимира Высоцкого. Однако актер, едва приступив к работе, вдруг неожиданно пропал. Запой…

Страна окоченевала. Ю. Нагибин: «Простые люди знай себе приговаривают: “Лишь бы войны не было”, а так на всё согласны. Я думал, вздорожание водки их подхлестнет. Ничуть не бывало:

перешли на подогретую бормотуху, плодовоягодное, самогонку, добывают забвение из аскорбиновой кислоты, лекарств, политуры, пудры, каких-то ядов. Аполитичность полная. Всем на всё насрать. Беспокойных не любят. Над полным покоем мелко пузырятся хищнические страсти “избранных”» (53).

При этом сам Л. Брежнев в употреблении напитков был умерен. У Леонида Ильича имелась старинная граненая рюмка емкостью 75 грамм, которая являлась нормой его употребления водки или коньяка. Он выпивал одну рюмку и на этом ставил точку [192] Его предпочтения были иные – очень любил быструю езду со скоростью 160–180 км в час. Во время летнего отпуска в Крыму он уплывал в море, как правило, на 2–3 часа и возвращался с купания только к обеду. .

А вот его дети общей болезни не избежали – дочь Галина и сын Юрий стали увлекаться выпивкой. Своеобразную кампанию могли бы им составить сын Сталина Василий, сыновья Ворошилова, Андропова, Кулакова, внучки маршала Гречко, зять Хрущева… И кто же им противостоит? Академик Сахаров, по выражению Виктора Некрасова, «ни грамма не приемлющий», интеллектуал, который испытывает «полную растерянность у железнодорожной кассы»? (54) Этот научит…

Не изменилась ситуация и после смерти Брежнева.

«Отвратительно, что “ждут указаний” для продолжения жизни духа. Сейчас всё духовное выключили, как электричество в пустой комнате. Мы живем без литературы, без искусства, без цели… Можно закрыть все газеты, журналы, издательства, музеи, театры, кино, оставив какой-нибудь информационный бюллетень и телевизор, чтобы рабы не слонялись без дела, гремя цепями. И, конечно, должна быть водка, много дешевой водки. Она не замедлила появиться, и благодарный народ нарек ее “андроповкой”» (55).

Но – есть время разбрасывать пробки, и есть время собирать бутылки. Еще немного – и началась перестройка. С чего началась? Правильно: с резкого и насильственного сокращения торговли спиртным. Бессмысленная компания, окончательно подорвавшая бюджет страны и легитимность строя, изнурительная борьба с собственным народом, которая полностью обнажила лживость и двуличность официальной идеологии. Ю. Нагибин продолжает свои мрачные наблюдения: «…грязное шутовство, именуемое “борьбой с алкоголизмом”. Интересно наблюдать, как спускается в песок это важнейшее для страны дело. Оказывается, всему виной бокал шампанского. О пьянстве, страшном, черном, беспробудном, нигде ни слова (подразумевается, что его не было да и быть не могло), – губителен глоток золотого, как небо, аи. Алкоголь тщательно вытравляют из литературы, кино, театра, изобразительного искусства (упаси Боже, чтобы в натюрморте оказалась бутылка!), пьют же ничуть не меньше» (56). В разгар антиалкогольной кампании в РФ от отравления фальсифицированными спиртными напитками погибало 35–36 тысяч человек в год (57). Совершенно фантастическая величина.

Парадоксом перестройки можно считать, что первая официальная публикация энциклопедии советского пьянства, бессмертной поэмы В. Ерофеева «Москва – Петушки» прошла в журнале «Трезвость и культура» в 1988/89 годах. Страна, борющаяся с пьянством, заново отрывала для себя алкогольную поэтику самиздата в главном антиалкогольном издании государства.

К В. Ерофееву пришла официальная слава, он прижизненный классик, который уверенно входит в святой пантеон шестидесятников. Его привечают небожители: «Вы знаете, – игриво сказал ему при первой встрече Е. Евтушенко, – когда я в Сибири читал “Москва – Петушки”, мне очень захотелось выпить». «За чем же дело?» – спросил Веня. Однако символическое застолье двух поэтов так и не состоялась – не стало самого Ерофеева. И алкоголь сыграл в том не последнюю роль. Его записные книжки, которые неоднократно цитировались в этой книге, после смерти писателя обнаружены под хромой ножкой деревенского столика, где они исполняли роль подставки, а отдельными листами рукописи были запечатаны банки с вареньем…