Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Хотя, на мой взгляд, знаменитое воландовское « квартирный вопрос только испортил их …» значительно глубже по своей интонации, нежели вопрос борьбы за жилплощадь. Речь идет вообще о том, появился ли на свет новый «советский человек», которого настойчиво воспитывала коммунистическая пропаганда – честный, деловой, пронизанный новой идеологией. Воланд такого человека не видит: «…люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних…» «Советский человек» не состоялся – так считали многие интеллектуалы. Однако энтузиазм 1920-х, обратившийся огромными свершениями индустриализации, или массовый героизм военного времени ставит под вопрос сам скептицизм Воланда (не говорю – Булгакова). Роман дошел-то до читающей публики уже в то время, когда пассионарный порыв почти угас, и общество погружалось в цинизм брежневской эпохи, а потому Сатана-Воланд был ошибочно воспринят как пророк или даже мессия.

Однако вернемся к нашим жильцам и сопутствующей борьбе за культуру быта. Несмотря на предпринимаемые меры, ситуацию не удалось улучшить до самой войны. К 1940 году жилплощадь на одного горожанина составляла всего 4,5 кв. м. (в 1928 – 5,8 кв. м.) – последствия индустриализации и массового переселения в города. Потом война, которая продолжила разорение жилого фонда. Естественно, читатель шестидесятых годов, читая сочные описания коммуналок, понимая, что они запечатлены еще в тридцатые годы, то есть треть века назад (и за это время Советская власть мало что изменила), теряет веру в светлое будущее. Москва и Питер, законодатели мод советской интеллигенции, переполнены коммуналками, в них живут миллионы людей, которые с содроганием вчитываются в булгаковские строки: «Свет надо тушить за собой в уборной, вот что я вам скажу, Пелагея Петровна, а то мы на выселение на вас подадим!» И понимают: советский коммунальный ад был всегда и, пожалуй, всегда будет.

Или культовые «12 стульев»: «Три тысячи человек должны за десять минут войти в цирк через одни-единственные, открытые только в одной своей половине двери. Остальные десять дверей, специально приспособленных для пропуска больших толп народа, – закрыты. Кто знает, почему они закрыты?..» Интеллигенция знает – виноват «совок», система коллективной безответственности. И подспудно чувствует, что любимые писатели на ее стороне. Один из кумиров интеллигенции народный артист Советского Союза О. Басилашвили в интервью как-то заметил: «”Мастер и Маргарита” – не религиозный, а антисоветский роман, поэтому он очень мне нравится» (10). Бог ты мой, СССР уже нет давно, роль Воланда им блистательно сыграна, а заряд ненависти к «совку» остался. Это какой же мощности заряд был? И когда он заложен?

Мало что так возбуждало враждебность в народной (особенно в крестьянской среде) к политике Советской власти, как стиль «управления» и образ жизни местной бюрократической элиты. Мы уже говорили о ее оторванности от народа, нарочитом подчеркивании своего привилегированного положения и энергичном захвате богатств, оставшихся от прежних хозяев страны. Это Корейко таился со своими миллионами, но и советские вожди бессребрениками не были: селились во дворцах и счета немалые (как бы для нужд международного рабочего движения) контролировали.

Начиная с Гражданской войны, операции на теневом рынке осуществлялись и многими рядовыми совслужащими, распродававшими, например, больничное имущество и продукты. Начиная с круп и кончая самым ценным в юной Республике – марлей, которой только в 1919–1920 годах было перепродано спекулянтам 2000 аршин (11). В стране вечного дефицита старые слова быстро приобретали новый смысл. Товары, например, стали не продавать, а «отпускать», а пророку Самуилу, как мы помним, задавали одни и те же вопросы: «Почему в продаже нет животного масла?» Приобретение стало не покупкой, а «отовариванием». Объяснялось это дефицитом и карточками. Характерная деталь, Бендер, отпарывая обивку очередного стула, старается не повредить английский ситец в цветочек. « Такого материала теперь нет, надо его сохранить », – приговаривает Остап, и добавляет: « Товарный голод, ничего не поделаешь ». Дефицит порождал панические ожидания, что исчезнет еще что-нибудь, и какой-нибудь слесарь-интеллигент Полесов в три дня вполне мог затолкать Старгород в продовольственный и товарный кризис, когда напуганные граждане раскупали все подряд из местных лавок. В выигрыше всегда те, кто распределяет. Распределяла власть и ее клевреты.