Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Чувство безопасности и защищенности отсутствовало как таковое. Обреченность руководит идущим сознаваться в ГПУ о Союзе «Меча и орала» Кислярским или перепуганным Берлагой, который готов сдаться едва ли не первому встречному, и только покорно спрашивает у пришедшего за ним незнакомца:

– Домой позвонить можно?

– Чего там звонить, – отвечает ему заведующий копытами Шура Балаганов [77] Кстати, легендарная фраза « У меня с советской властью возникли за последний год серьезнейшие разногласия. Она хочет строить социализм, а я не хочу. Мне скучно строить социализм » в первом, неопубликованном варианте романа заканчивалось так: «Что я, каменщик в фартуке белом?». Последнее предложение выбросили цензоры, ведь образованный читатель мог узнать в нем строчку из стихотворения русского поэта Серебряного века Валерия Брюсова: – Каменщик, каменщик в фартуке белом, Что ты здесь строишь? Кому? – Эй, не мешай нам. Мы заняты делом, Строим мы, строим тюрьму. .

О какой «свободе двадцатых годов» рассуждали наивные шестидесятники? Вспоминается исторический анекдот, когда в конце жизни, уже в середине двадцатых годов знаменитый юрист А. Кони (тот самый, который служил одним из примеров благородства для Васисуалия Лоханкина) жаловался знакомому на старость. «Что вы, Анатолий Федорович, – ответил тот. – Грех вам жаловаться. Вон Бриан (президент Франции – К.К. ) старше вас, а все еще охотится на тигров». – «Да, – ответил А.Ф., – ему хорошо: Бриан охотился на тигров, а здесь тигры охотятся на нас» (19). Ну что тут остается добавить: « Бриан – это голова ».

Показательно, что в 1920-х годах ГПУ и органы госбезопасности, несмотря на свой солидный кровавый опыт, еще не окружены тем облаком потустороннего ужаса, как десятилетием позже. В целом, симпатизирующие Советской власти граждане смотрят на ГПУ как на необходимый и здоровый фактор в жизни страны, оно «близко к народу», о нем запросто говорят и пишут сочувствующие строю писатели. Бендер пугает им недобитого дворянина Ипполита Матвеевича: « Вам некуда торопиться. ГПУ к вам само придет ». Грозное оружие было направлено в сторону «остатков старого режима», а не против «строителей коммунизма».

Дружить с гепеушниками стало почетно среди советской интеллигенции. С жандармами водить дружбу стеснялись, а тут как с цепи сорвались. Для начала вспомним хотя бы о том, что среди деятелей литературы того времени было немало людей, самих имевших опыт работы в ВЧК-ОГПУ-НКВД, скажем, И. Бабель, А. Веселый, Б. Волин, И. Жига, Г. Лелевич, Н. Свирин, А. Тарасов-Родионов, О. Брик. Друг последнего – В. Маяковский – в порыве восторга даже написал знаменитое стихотворение «Солдаты Дзержинского», посвященное чекисту В. Горожанину.

«Механики, чекисты, рыбоводы, Я ваш товарищ, мы одной породы…», – с чувством восклицал другой поэт – Э. Багрицкий. Поэт «одной породы» с чекистом, вот как…

Своего рода «единство» с ОГПУ продемонстрировала и большая группа литераторов, побывавшая в августе 1933 года в концлагере Беломорканала, чтобы воспеть затем работу чекистов в широко известной книге, где выступили тридцать пять писателей во главе с А. Горьким. Вдохновленные увиденным И. Ильф и Е. Петров писали о планах нового романа про Остапа Бендера: «Уже возникла необходимость писать третий роман, чтобы привести героя к оседлому образу жизни. Мы еще не знали, как это сделать. Останется ли он полубандитом или превратится в полезного члена общества, а если превратится, то поверит ли читатель в такую быструю перестройку? И пока мы обдумывали этот вопрос, оказалось, что роман уже написан, отделан и опубликован. Это произошло на Беломорском канале. Мы увидели своего героя и множество людей, куда более опасных в прошлом, чем он…» (20) Анонсированный роман, который получил рабочее название «Подлец», к счастью, так и остался ненаписанным.

Писатели обзаводились полезными знакомствами, как новоселы мебелью. Личные связи были статусными, важными инструментами влияния в обществе распределения, где деньги переставали работать. Надежда Мандельштам: «В 30 году в крошечном сухумском доме отдыха для вельмож… со мной разговорилась жена Ежова: “К нам ходит Пильняк, – сказала она. – А к кому ходите вы?” Я с негодованием передала этот разговор О.М., но он успокоил меня: “Все ходят. Видно, иначе нельзя. И мы ходим. К Николаю Ивановичу” (Бухарину – К.К .). Мы “ходили” к Николаю Ивановичу с 22 года, когда О. М. хлопотал за своего арестованного брата Евгения Эмильевича…» (21) Разумеется, дружба с чекистами – распорядителями человеческих жизней – находилась на самом верху интеллигентской табели о знакомствах. Анна Ахматова констатировала: «Литература была отменена, оставлен был один салон Бриков, где писатели встречались с чекистами…» (22) Вот их вместе и взяли.