Клод Ланцман - Шоа

Вам известно, сколько евреев было здесь уничтожено?

Кажется, цифра начинается на «четыре». То ли четыреста тысяч человек, то ли сорок тысяч…

Четыреста тысяч.

Значит, четыреста тысяч… Я же говорила – начинается на четыре. Грустно, грустно.

Симон Шребник, бывший заключенный лагеря смерти в Хелмно, переживший второй этап уничтожения заключенных, так называемый период церкви

Когда солдаты маршируют по улице, Девушки открывают Окна и двери в доме.

Мадам Михельсон

Вы помните еврейского мальчика? Ему было тринадцать лет. Он был членом команды евреев-рабочих. Он пел на реке.

На Нере?

Да.

Он жив?

Да, он жив. Он пел немецкую песню, которой его научили эсэсовцы из Хелмно: «Когда солдаты маршируют по улице…»

Мадам Михельсон

…Девушки открывают Окна и двери в доме…

Симон Шребник

Когда солдаты маршируют по улице, Девушки открывают Окна и двери в доме.

Группа крестьян из деревни Хелмно, обступивших Симона Шребника

Сегодня в Хелмно праздник?

Да.

Какой праздник?

Рождество Богородицы. Сегодня ее день рождения.

Сегодня Рождество Богородицы!

Да, да.

И ведь масса народа собралась!

Обычно бывает больше. Но сегодня плохая погода, дождь идет…

Они рады снова увидеть Шребника?

Очень. Для них это большая радость.

Почему?

Да, для них это большая радость, потому что они снова его увидели и потому что им известно все, что он пережил. Сегодня, видя, каким он стал, они очень, очень радуются.

Почему вся деревня помнит о нем?

Ну, они хорошо его помнят, потому что он ходил с цепями на лодыжках и пел на реке. Он был такой юный и такой худой, что, казалось, уже одной ногой стоял в могиле. Он был таким худым, что казалось, это не жилец.

А вид у него был веселый или грустный?

Когда она увидела этого ребенка, она сказала немцу: «Послушайте, да отпустите же его!» Тогда тот спросил: «Но куда он пойдет?» «К отцу и матери!»

Тогда немец посмотрел на небо и сказал ей: «Да, скоро он туда отправится – прямо к отцу и матери!»

Немец так и сказал?

Да.

Помнят ли они времена, когда евреев держали в этой церкви?

Да, они это помнят. Евреев на грузовике привозили сюда, в церковь.

В какое время их привозили на грузовике?

Весь день и даже ночью.

И как же это происходило? Могут ли они подробно все описать?

Сначала евреев доставляли в замок; только потом их стали держать в церкви.

Да, на «втором этапе».

А утром их вывозили в лес.

И как же их доставляли в лес?

В очень больших бронированных грузовиках. Снизу туда подавался газ.

То есть их перевозили в газенвагенах?.. Так?

Да, в газенвагенах.

И куда за ними приезжали грузовики?

За евреями?

Да.

Сюда, к воротам церкви.

Там, где они сейчас стоят?

Нет, грузовики подъезжали к самому входу.

Грузовики подъезжали к самому входу в церковь! И все знали, что это смертоносные автомобили, в которых евреев травят газом?

Да, невозможно было этого не знать!

Слышали ли они крики по ночам?

Они стонали, стонали от голода.

Стонали от голода!

Они были заперты в церкви, им хотелось есть.

У них совсем не было еды?

Нельзя было смотреть в их сторону. Нельзя было заговаривать с евреем.

Нельзя?

Да. И даже если ты шел мимо по дороге, в ту сторону нельзя было смотреть.

Но они все-таки смотрели?

Да, сюда приезжали грузовики, на которых евреев перевозили дальше. Мы смотрели – тайком!

Ах, тайком!

Да.

Краем глаза?

Именно так. Мы смотрели искоса.

Какие крики, какие стоны доносились до них ночью?

Евреи взывали к Иисусу, деве Марии и к милосердному Богу; иногда они молились по-немецки, как говорит мадам.

К Иисусу, деве Марии и милосердному Богу!

А в доме священника устроили склад, где лежала груда чемоданов.

И это были чемоданы евреев?

Да, и там было золото.

Там было золото. И откуда мадам знает, что там было золото? Спроси ее… А, вот и процессия! Тогда прервемся? Евреев в церкви было столько же, сколько сегодня христиан?

Почти.

И сколько требовалось газенвагенов, чтобы их всех вывезти?

Ну, в среднем штук пятьдесят.

Требовалось пятьдесят грузовиков, чтобы вывезти их всех из церкви! Машины шли непрерывным потоком?

Да.