Алексей Иванов - Быть Ивановым. Пятнадцать лет диалога с читателями

В литературе нет приоритетов. Что важнее: описать жизнь «маленького человека» или свершения великого государственного деятеля? Важно и то и другое.

Да, конспирология — стратегия массового вкуса. Конечно, в истории были тайные заговоры, союзы, общества и так далее, но массовый вкус сильно преувеличивает их роль. Что такого особенного совершили какие-нибудь масоны? Дела тайных обществ несравнимы с достижениями «явных согласий» — религий, государств или корпораций. Однако в современной литературе тягу к конспирологии я склонен объяснять вовсе не уступкой писателя массовым вкусам. Обращение писателя к конспирологии, на мой взгляд, объясняется недостаточной исторической компетенцией. Писателю неохота выискивать недостающие звенья в истории — проще их придумать. Причём придумать так, что выдумка оправдывает лень: априори отменяет значимость «ненайденных звеньев».

Литературную стратегию каждый писатель выбирает себе сам. И она — любая — оправдана, если произведение состоялось. Для себя я не отказываюсь от «конспирологических» версий (пример — секта истяжельцев в «Золоте бунта»), но мне интересно «вписать» вымышленное явление в реальный исторический контекст, а не заменить контекст доморощенной конспирологической конструкцией. То есть по вашей классификации я синкретичен: складываю «картину из самобытных фрагментов-зарисовок» и через это выявляю «некую модель реальности».

Тягу современных писателей к конспирологии разумнее объяснять не потаканием массовому вкусу, а ленью и недостатком компетенции. Проще придумать своё объяснение, чем найти уже имеющееся

Вам, наверное, с такой просьбой надоедают человек по пять ежедневно. Я буду первой среди шестых. Сделайте из меня настоящего писателя. Я неплохо пишу.

Милая Татьяна! Вы, наверное, начитались Александра Грина: а сейчас начнется «отделка щенка под капитана!». Никто вас не отделает, кроме себя самой. Кроме тех текстов, которые вы будете читать. Кроме тех ошибок, которые вы обязательно совершите. Кроме тех синяков и обид, которые вы непременно заработаете. Писательство — такая наука, когда, скажем, писатель Иванов может сделать из начинающего автора «писателя Иванова — 2», но похуже первого, и не более. Вам такое не нужно, а мне неинтересно. Так что стойте сами. Писательство не только умение писать, но и характер. И вера в себя. И злоба.

Вы любите заумные вопросы с занудным вступлением? Тогда вот. В своё время философ и историк Р. Дж. Коллингвуд написал работу «Идея истории». Он выделил как минимум три аспекта в том, что происходит, и три фигуры, которые судят о происходящем. Какой аспект вам ближе?

Ваш вопрос попал прямо в «болевую зону» общественного понимания роли писателя-историка. Я слышал о трёх «ипостасях» постижения истории: «летописца», «психолога» и «философа». Но не знал, что это — теория Коллингвуда. Спасибо, что просветили. Так вот, мне кажется, что роль писателя — синтетическая. Писательская «точка зрения» находится «вне» истории, это художественная позиция. Чаще всего — какая-то идея: личная (как у Василя Быкова: «Война — моя Библия»), общественная (как у Марии Семёновой: «Наша история не хуже»), мировоззренческая (как у Льва Толстого: «Историю вершит народ, а не Наполеоны») или эстетическая (как у Умберто Эко: «Миром правят символы и знаки»). Исходя из своей идеи, писатель «прыгает» по ролям «летописца», «психолога» и «философа», как воробей по проводам. Какая «ипостась» в данный момент плодотворнее для воплощения писательской идеи, ту писатель для себя и выбирает.

Опытный писатель из начинающего автора может сделать лишь повторение себя. Поэтому лучше учиться писать самому. Писательство не только умения, но и характер. Вера в себя. Судьба. Злость

Вопрос касается описаний природы в «Географе». Одна моя знакомая сказала, что обычно она пропускает описания природы, но тут читала их с особым вниманием. Согласна с ней. Природа описана более интригующе, чем диалог. «Эротично» — словами одного из персонажей. Что для вас описание природы? Что даётся проще: действие, диалоги или описание окружающего мира?

Я не оцениваю с точки зрения «легко — трудно». Оцениваю с точки зрения «точно — не точно». Достижение точности — процесс не трудоёмкий, а смыслоёмкий. Можно ли ответить на вопрос: думать — это трудно или не очень? Для меня среда, в которой действуют герои, так же важна, как и сами герои. Те, кого я люблю, всегда резонируют со средой, прочие — безразличны ей или дисгармоничны. Это не значит, что пейзажем я что-то иллюстрирую. Герой и пейзаж — две стороны общей характеристики жизни здесь и сейчас. Поэтому, к примеру, в «Блуде» пейзажи эротические, в «Золоте» — зачастую «демонические», а в «Парме» — эпические. Герой и пейзаж единоприродны и рождаются одновременно: повествование растёт во все стороны органично и цельно, как живое существо, а не строится из подходящих друг к другу деталей некоего набора запчастей, как механизм. Но потом, конечно, можно разобрать текст на его «составляющие».