Алексей Иванов - Быть Ивановым. Пятнадцать лет диалога с читателями

Перед походом Служкин трижды отказывается от женщин: от Сашеньки, от Киры и от Ветки. Это архетипическая ситуация искушения, и Служкин преодолевает искушение ради настоящей любви — любви к Маше.

Конкретно в случае с Кирой, видимо, вы не до конца прочувствовали ситуацию. Кира не уважает Служкина; она оценила его индивидуальность, но интерпретировала её неверно, о чём Служкин Кире и сказал. И Кира хочет переспать со Служкиным лишь для того, чтобы отомстить Будкину. Разве это не ясно? Кира манипулирует Служкиным, использует его. А Служкин — не тот человек, которым можно манипулировать. И Кира вполне заслужила, чтобы отказ ей был сделан в грубой форме пьяного куража.

Таню зовут Лена Анфимова. Служкин ей ничего не навязывал. Просто вспомнил школьную влюблённость и поцеловал. В вашем отношении к женщинам развязность удивительно сочетается с пуризмом: то требуете от Служкина «удовлетворить» всех, а то приравниваете невинный поцелуй к соблазнению.

Никаких противоречий собственной идее в поведении Служкина нет. Есть промахи или слабости, есть боль от необходимости поступать так, а не иначе, но себя Служкин никогда не предаёт.

Прочитал «Пищеблок». О многом заставило задуматься поведение «тушек» до и после укуса = обретения новой парадигмы существования. Оно очень ёмко описывает то, что происходило и происходит вокруг. Увидел параллель между ЧМ-2018 и Олимпиадой-80. Ощущение исчерпанности общественного уклада только усилилось.

Нас пытаются убедить, что нынешнее общество погибнет без поляризации на «тушек», «пиявцев» и «стратилата». Без возрождения культа Сталина и Ивана Грозного, оправдывающих высокими целями антигуманные средства их достижения. По умеренно оптимистичной концовке становится понятно, что «вампиризм» — это особенность общественного уклада, а не отдельных личностей, его олицетворяющих.

Вопросы. Может ли быть оправдано негуманное общество в период войн и потрясений? Какие возможны пути трансформации описанного в романе «вампирского» общества к менее агрессивным формам? Где Серп Иваныч Иеронов пил кровь зимой, когда в пионерлагере нет пионеров?

Я не проводил никаких параллелей между Олимпиадой-80 и ЧМ-2018; я не интересуюсь футболом, а во время чемпионата уже дописывал роман, и футбольная истерия меня не интересовала. Но в вопросе исчерпанности общественного уклада вы правы.

Боюсь, что вы как-то не так расцениваете общественно-политический смысл моего романа. Дело не в разделении на «тушек», «пиявцев» и «стратилатов». Дело — в наличии государственной идеологии, которая в России всегда быстро становится единственной. Как только идеология станет единственной, сразу заведутся и вампиры — «пиявцы», и «стратилат». А жертвы, несчастные «тушки», преисполнятся счастливой покорности.

Вообще-то «Пищеблок» — роман не про политику. Этот роман построен на теории меметики Ричарда Докинза. Мем (не тот, который в соцсетях) — это единица смысла. Мемы объединяются в большие и структурированные комплексы — мемплексы. Культура, религия, идеология, государство — это всё мемплексы, системы смыслов. Докинз утверждает, что мемплексы ведут себя как биологические системы: борются за выживание и доминирование, поглощают соперников или погибают, поглощённые конкурентами. Историю можно объяснять как борьбу классов, а можно — как борьбу мемплексов.

В пионерлагере «Буревестник» я описал три мемплекса. Один — живой, естественный и большой: это детство с его страшилками, считалками, дразнилками, играми и всем прочим. Второй мемплекс — умирающий: это пионерство с его идеологией и ритуалами, которые уже никому не нужны. Третий мемплекс — угнетённый, но стремящийся к победе: это вампирство с его древними правилами и законами. Главный соперник вампирству — детство. Чтобы победить детство, вампирство мимикрирует под бессильное, выдохшееся пионерство. Всё это — борьба мемплексов за существование.

Советское пионерство — это порождение тоталитарной идеологии. Тоталитарная идеология как мемплекс всегда мертва — она закостенела и не может жить, потому что ей на своём поле просто не с кем взаимодействовать (она же одна). А мёртвый мемплекс, согласно логике Докинза, всегда становится прибежищем какого-нибудь вампирства, то есть агрессивного и паразитического мемплекса. Поэтому хорошие идеологии, делаясь тоталитарными, превращаются в чудовищные: христианство — в инквизицию, ислам — в джихад, коммунизм — в террор, либерализм — в беспредел.