Дмитрий Быков - Быков о Пелевине. Путь вниз. Лекция первая

Во-первых, неизвестно, будет ли что-то через сорок лет. Во-вторых, канва пелевинских текстов не будет, конечно, считываться, но тем лучше, это будет загадочно. Вот квас «Никола» – будет непонятно, почему «Cola» под потенциальным запретом, почему квас «Никола» производит такое впечатление на героев, почему пейджер играет такую огромную роль в «Generation», почему наличие пейджера переводит героя в другой социальный слой. Но это делает книгу более загадочной, менее смешной, но более загадочной.

Я когда-то с Алексеем Ивановым спорил на эту тему. Я говорю: «Скажи, пожалуйста, зачем у тебя в “Сердце Пармы“ так много диалектизмов?» Он говорит: «Ну когда ты читаешь у Жюля Верна про все эти бизани, неужели ты понимаешь, о чем идет речь? Нет. просто загадочно. А когда ты у меня читаешь про чеглоки и накурки, какая тебе разница, что такое чеглоки и накурки? Ты понимаешь, что люди живут в своем мире».

Так и здесь, мы будем понимать, что они жили в своем мире. И нам будет смешно.

8. А вы можете назвать писателя, который был также сиюминутен и актуален, как Пелевин, и сейчас остался известным нам и большим писателем?

Аверченко, пожалуйста. Катаев. Ильф и Петров. Но Пелевин слишком эзотерик. А так, конечно, их актуальность, их сатира…

Но я не думаю, что Пелевин – сатирик по преимуществу. Пелевин – поэт. Лирический, элегический, сентиментальный. Его сатира вынужденная. Сатира от омерзения к миру. Это не жизнерадостный одесский смех Ильфа и Петрова. Это злобная насмешка провинциального – или не провинциального, окраинного мальчика, который смотрит из окна на этот закат зеленый, и ему распахивается какой-то безумный мир, надпись «Продукты» подмигивает ему, говоря о чем-то. Ну помните, как Степе семерка и тридцать четыре явились в зале обычного кинотеатра, на обшарпанном кресле?

Пелевин как раз поэтизирует ничто, и смеяться для него не очень органично, поэтому он всегда смеется сквозь зубы, поэтому это всегда такой немножко скрежещущий смех, смех подневольный. И поэтому, страшно сказать, большинство его шуток неудачны, не смешны, вызывают ощущение неловкости. Вот «солидный Господь для солидных господ» прекрасно, а «пар костей не Ламент» – не смешно.

9. Литература Пелевина слабеет – Пелевину просто скучно стало быть писателем. Может быть, он, в терминологии Стругацких, потихонечку становится «зачеловеком»?

Нет, люденом он не становится. Скорее наоборот, будучи люденом изначально, он становится человеком. Это сложная, большая тема (тоже на следующую лекцию я думаю ее отложить) – что происходит с писателем, для которого кончилась реальность?

Он может, как Гоголь, задохнуться и уморить себя голодом. Может, как Сэлинджер, уйти в затвор. Может повеситься, как Дэвид Фостер Уоллес. Пожалуй, лучший вариант – это вариант Пелевина. Все-таки исхалтуриться до полного отвращения и потом, пройдя какую-то нижнюю точку, вдруг воспарить.

Я почти уверен, что он еще воспарит, что он нас еще удивит. Ну посмотрите, в конце концов, то, что делает Михаил Щербаков сегодня, тоже не всегда хорошо, он тоже гениального поколения 1963 года. Человек был задуман в расчете на сложные времена, в расчете на то, чтобы быть лучшим бардом в России, при всей отвратительности этого словосочетания. Но тут и Россия превратилась непонятно во что. И брады стали непонятно чем. И Щербаков вот выбрал такой путь – он уходит в какие-то совсем далекие сферы, очень отважно экспериментирует с метром и ритмом. Да, у него много неудач, но ничего не поделаешь, человек развивается.

Я рискнул бы сказать, что тот, кто не пишет, тот и не живет, и наоборот: если человек не живет сколько-нибудь реальной жизнью, ему довольно быстро становится не о чем писать. Пелевин совершенно явно слишком много времени проводит перед экраном монитора. Маниту взял над ним верх. Если бы он немножко жил, если бы он не так презирал людей, которые ездят в нынешних троллейбусах или в нынешних машинах, может быть, у него какой-то бы появился смысл, толчок и так далее. Но он, как и Миранда Фаулза, слишком ненавидит всех этих новых людей.

Одно меня раздражает: в какой-то момент люди настолько ему разонравились, что он, как Булгаков, увлекся эстетизацией зла. Булгаков увлекся Воландом, а Пелевин – оборотнем. С «этими» иначе нельзя. А как жалки и смешны «эти» на своих площадях! Уж лучше быть мегавампиром!

Но не надо забывать, что вампир все-таки сосет. А мыслящий человек все-таки рулит.

Вообще, есть интересные аналогии между Пелевиным и Булгаковым, хотя, конечно, Булгаков лучше. Зато Пелевин смешнее, Пелевин забавнее. Вот, кстати, интересный вариант. Ведь Булгаков – это как раз единственный состоявшийся эзотерический писатель из скалдинско-чаяновско-прочей плеяды ивановской. Но, конечно, масштаб дарования другой. Вместе с тем у Булгакова тоже ведь много очень слабых сочинений. Возьмем какое-нибудь «Блаженство» или «Адам и Ева». Можно это назвать серьезным текстом? Да боже упаси! Даже «Зойкина квартира» так себе на фоне «Багрового острова».