Лев Рубинштейн - Словарный запас

И вот что еще интересно. Идиотский тыквенный Хеллоуин — у них, видите ли, чертовщина. А «Россия для русских» не чертовщина. Как, как вы сказали? «Ни эллина, ни иудея»? Правильно. Чтоб к завтрему не было тут ни эллина, ни иудея, ни прочих хачей, азерботов, нигеров и косоглазых. И это все никакая, разумеется, не чертовщина, а народное единство и есть.

Кто эти люди-от как бы респектабельного борца с нелегальной иммиграцией до юного придурка с башкой голой как снаружи, так и изнутри? Как назвать их одним словом?

Можно было бы — причем с полным основанием — назвать этих ребят фашистами. Да только вот беда: все термины и категории на нашем искривленном пространстве имеют несчастную склонность менять собственные значения до полной неузнаваемости. В нынешней языковой реальности такие слова, как «фашист» или же, например, «либеральный демократ», полностью утратили какие бы то ни было устойчивые значения.

Вот, например, партийно-правительственные «Наши» гордо именуют себя антифашистами. «А кто же тогда фашисты?» — спросит растерявшийся обыватель. Как кто? Тот, кому не нравятся «наши», — непонятно, что ли? Кстати, в том же самом опросе по поводу русского языка фигурировал и вождь «наших» господин-товарищ Якименко. Так он и вовсе заявил, что нет для него более ненавистных слов, чем «постмодернизм» и «интертекстуальный». Это курьезно, но это и симптоматично. Получается, что наш пламенный антифашист на дух не выносит всего того, что маркирует в его небогатом сознании космополитический интеллектуальный язык современности. Ну не антифашизм ли? Дадим бой фашистской интертекстуальности. Постмодернизм не пройдет!

Так что для обозначения того, что мы имели несчастье наблюдать в центре нашего любимого города, слово «фашизм» не подходит. «Фашизм» не пройдет. Не пройдет, потому что он ничего не значит, кроме того, что этим словом принято награждать без разбору всех тех, кто тебе по той или иной причине не нравится. И до тех пор, пока это сильное, но тотально обессмысленное слово не станет для большинства граждан означать именно то, что оно означает, обо всяком «единстве» придется забыть.

Когда-то, в советские годы, тоже были разные праздники, а не только Седьмое ноября. Для того чтобы было понятно, о чем речь, в эти дни в течение многих лет показывали ритуально-познавательные кинофильмы. На Седьмое ноября — «Ленин в Октябре». На День Конституции — «Член правительства» с Марецкой. В День Парижской коммуны шел «Гаврош», который, кстати, ни к какой Парижской коммуне отношения не имел, но кого это волновало. А теперь? Что за праздник? О чем речь? Что такого случилось после того, как примирение и согласие накрылись народным единством? Чем они вообще отличаются друг от друга? Какие такие Минины-Пожарские? Кино давай! Вот нам и показали кино — не очень новое, но, прямо скажем, интересное. И так каждый год теперь?

Заголовок — не опечатка, как может показаться с первого взгляда. Просто на Садовом кольце висят рядом две рекламы — одна на щите, другая на растяжке во всю ширину улицы. Первая совсем непонятная. Там написано: «Запепсуй мегахит». Для того чтобы понять, что это загадочное словосочетание не является именем-фамилией какого-нибудь вождя одного из пуштунских племен, нужны некоторые интеллектуальные усилия. Потратив же некоторые интеллектуальные усилия, ты начинаешь понимать, что слово «запепсуй» является русским глаголом совершенного вида в повелительном наклонении. Глагол переходный, ибо при нем имеется объект. Объект, в свою очередь, выражен нарицательным неодушевленным существительным мужского рода второго склонения в винительном падеже. Начисто лишенное на первый взгляд плана содержания это причудливое словосочетание отсылает нас либо к «глокой куздре», либо к трудам поэтов-заумников 10-х годов ушедшего века. На второй же взгляд ты понимаешь, что перед тобой — очередное творение троечников-рекламоделов, на вымученной псевдомолодежной фене втюхивающих тебе какую-нибудь очередную туфту. Какую именно, тебе совершенно неинтересно. Оно и правильно: зачем человеку со здоровыми эстетическими рефлексами разбираться в этом — туфта она и сесть туфта.

Вторая реклама — та, что на растяжке, — тоже впаривает очевидную туфту, несмотря на то что там все слова по отдельности вполне понятны. Если первый слоган представляет собой императивно-побудительную словесную конструкцию, то второй является повествовательным предложением. Если первый побуждает нас к чему-то непонятному, но насущно важному для каждого из нас, то второй констатирует. Констатирует некий непреложный якобы факт, свидетельствующий о том, что «Москва голосует за Путина». Вот те раз! А я и не знал. Я-то думал, что предстоящие выборы являются не президентскими, а парламентскими. Я-то думал, что я тоже Москва и при этом ни за какого Путина не только не голосую, но даже и не собираюсь. Да и не один я такой, мягко говоря. Для кого эта реклама? Да понятно, для кого. Для тех, для кого вообще реклама.