Лев Рубинштейн - Словарный запас

Выдающиеся филологи Юрий Лотман и Борис Успенский в своей работе «Миф — имя — культура» предложили различать культуры, одна из которых ориентирована на сознание мифологическое, где ключевыми словами являются имена собственные, другая же, более современная, опирается на абстрактные понятия.

Понятно, что для достаточно архаизированного местного сознания имя — это работающий знак, а то или иное понятие — будь то хоть простая, хоть «суверенная» «демократия», будь это хоть «вертикаль», хоть «горизонталь» — суть лишь бледные тени какого-нибудь культурного героя. «Полная и окончательная победа социализма в одной отдельно взятой стране» — не очень понятно. «Сталин» — еще как понятно и еще как дано человеку и обществу в его непосредственных ощущениях.

Вот и наши кремлевские рекламщики не столько умом, сколько селезенкой поняли, на что здесь надо напирать.

А то, что в этих плакатах и слоганах что ни слово, что ни знак препинания — сплошные нарушения существующих законов, сплошные наглость и примитивный барачный нахрап, не говоря уже о полном отсутствии остатков здравого смысла, каковым все же наделен тот или иной индивид, то кому какое дело. Кому какое дело до того, что грядущие выборы вроде бы вовсе не президентские, а парламентские, и при чем тут, казалось бы, Путин. Да хоть бы и президентские. Из одного, что ли, прикажете выбирать. Ну, прикажете, понятно. Попробуете приказать. И кто-то этот приказ по привычке пойдет и выполнит не моргнув глазом. И даже, я уверен, многие. Но не все же все-таки. Не на всех же так действует магия имени. На кого-то эта магия не действует вовсе. На кого-то это имя действует, но вовсе не так, как этого хотелось бы кремлевским массовикам-затейникам.

Так что голосуй, Москва. Голосуй, мой родной город. Но сначала все же запепсуй мегахит. Потом подумай немножко. Потом замосквуй мегапутина. И снова подумай. Потом не забудь запутить Мегамоскву. Впрочем, она уж и без того запутена до краев. И опять подумай.

А если ничего путного (пардон за невольный каламбур) не надумаешь, то валяй — мегухуй за Пепсуева, Москва, и будет тебе Щассте.

Чего-то вдруг вспомнил.

Это было в начале 80-х годов прошедшего столетия. Я шел по дачному поселку от станции, нагруженный огромным рюкзаком с продуктами. Была пятница, вечер. По бокам улицы тянулись две поросшие лопухом и крапивой сточные канавы. Время от времени растительность начинала шевелиться и из-под нее ненадолго выныривала голова того или иного обитателя здешних мест, обретшего там заслуженный покой после напряженнейшей трудовой недели.

В какой-то момент из-под придорожных лопухов на манер лох-несского чудища во весь рост поднялась колеблемая слабым ветерком фигура. Повертев головой окрест себя, фигура остановила свой взор на моей скромной персоне и сказала почти что сердечно: «Здорово, мудила!» Ответа на свое самобытное приветствие мужик дожидаться не стал, а вместо этого счел необходимым осведомиться: «Где, блядь, твоя родина?» Ну, типа: «Where are you from?», только чуть более жестко.

Ответа на свой вопрос он опять же не дождался, ибо тут же снова погрузился в пучину бурной, хотя и не слишком разнообразной подмосковной флоры.

Да и что я мог ему ответить? На приветствие его ничего, кроме как «сам мудила», я в предложенных обстоятельствах придумать бы просто не успел. А это, согласитесь, не было бы непревзойденным образцом искрометного остроумия. А на столь неожиданный в данном пространственно- временном контексте вопрос тоже ответить было бы особенно нечего, разве что подобрать самую нехитрую рифму к слову «где» или, в лучшем случае, — «да уж не в канаве с пыльными лопухами».

Хотя — кто знает? Об истории вопроса говорить уже совсем неинтересно: она — для меня по крайней мере — давно ясна. А вот география вопроса все еще любопытна, потому что вопрос «где она, эта самая родина» не вполне решен.

Я вообще-то это слово употребляю крайне редко. Имея печальный опыт насильственного советского патриотизма, я привык понимать слово «родина» скорее в контексте одноименной песни композитора Серафима Туликова на слова не помню чьи, да и какая разница.

Есть вполне вроде бы нейтральное слово «страна». Но и по этому поводу горят болезненные страсти. Ибо наши хронические патриоты, постоянно возбужденные и постоянно одержимые характерной мнительностью, придумали такой особый тест на лояльность. При начале всякого разговора на общественные, политические или культурные темы они любят спрашивать пароль: «Ну-ка быстро отвечай: «Наша страна» или « Эта страна?» Горе тому, кто ошибется. То есть это они так думают. Я же думаю так, что страна безусловно «наша», по крайней мере «моя», потому что она действительно моя, что подтверждено и биографически, и документально. И она, разумеется, «эта», уже хотя бы потому, что она именно эта, а не какая-нибудь другая. Никто не лишит меня права употреблять оба обозначения не в угоду той или иной абсурдной конъюнктуре, а в соответствии с той или иной стилистической задачей.