Лев Рубинштейн - Словарный запас

Никому. Понимай как хочешь и реагируй как хочешь. Адресат в этом «послании» мало кому интересен. Постмодернизм у них такой.

Такой вот у них постмодернизм, когда не отличишь, где министры Ивановы, а где «Иванушки-интернешнл», где омон с дубинами, а где «Руки вверх». Публика, а также массовки и подтанцовки у тех и у других более или менее одни и те же. И дым пускают одинаково. И даже пресловутая «вертикаль» — понятие для постмодернизма неприемлемое — и та какая-то у них невертикальная.

Вот и ему, постмодерну, пришел конец. А актуальным вновь становится, как ни странно, все тот же соц-арт. Не зря же на него со столь симптоматичной яростью набросились культурные чиновники. Не зря же с таким оглушительным успехом прошли его выставки — сначала в Москве, потом в Париже.

А постмодернизм.

Не так давно я был приглашен в одну из московских школ. В математическую. После выступления один очкастый умник задал мне чисто «математический» вопрос. Он спросил: «Вы могли бы буквально в двух словах объяснить, что такое постмодернизм?» Ничего себе вопрос, правда? В двух словах.

Но я ответил. Причем именно в двух словах. Я сказал: «Уже ничего».

Произошло в общем-то вполне знаменательное событие. Седьмое ноября, красный день календаря, стал будним днем. Один из фантомных символов советской власти почил тихо и незаметно, перед смертью успев сменить имя и с этим новым, маловыразительным именем проскрипев еще несколько лет. Второй символ пока еще лежит под стеклянным колпаком в историческом центре столицы. Может, и его, прежде чем тихо зарыть в землю, как-нибудь переименуют, чтобы из мавзолея вынимать не вождя мирового пролетариата и не основателя первого в мире государства рабочих и крестьян, а так, какого-нибудь неприметного дядьку.

Теперь красный день календаря перенесли на три дня назад, придумали для него какой-то невразумительный и мало кому понятный историко-информационный повод и назвали Днем народного единства. Ура.

Праздник удался на славу. Благостное телевидение показало нам духоподъемные торжества в Нижнем Новгороде. На торжествах по случаю присутствовали патриарх всея Руси Алексий, гражданин Минин, князь Пожарский и другие официальные лица. Вот видите, говорят, у нас с вами получился всенародный праздник. А что? Вот и раввин поддержал, и мулла, и лама, и шаман. Еще бы они не поддержали. А католики? Ну, католики. А что, собственно, католики? Католики — они и есть католики. Да и при чем тут католики, когда у нас тут народное единство — вы бы еще вудуистов вспомнили.

А в Москве в это время состоялся смотр патриотических сил, понявших слово «единство» так, как они привыкли его понимать. Легко представить себе, что началось бы в любой столице нормального государства, где проистекло бы что- нибудь подобное. На следующий день на улицы вышли бы огромные толпы людей, нормальных современных, цивилизованных людей, и показали бы, кто все-таки в стране хозяин. А у нас что? А у нас тут единство. Народное, между прочим.

Многие задаются сакраментальным вопросом: поощряется ли это властями? Мне кажется, безусловно. Разделяет ли власть думы и чаяния угрюмой толпы? Думаю, вряд ли. Нынешняя власть если и отягчена какими-либо из социальных идей, то вся совокупность этих идей легко описывается коротким словом «вертикаль». Но не называть же пустующую праздничную нишу «Днем вертикали», сами подумайте.

Нет, власти не разделяют этих дремучих страстей. Это они нас так пугают. «Вот видите, — намекают они не столько нам, сколько Западу, — не будет наших вертикалей и стабильностей, будет во как. Видели? То-то же. Народ у нас горячий. Чуть что — сразу вон чего. А ничего третьего нету и быть не может». Вроде как «будешь баловаться, придет дядя с мешком и заберет».

Но дело-то в том, что «дядя с мешком» вовсе не собирается мириться с ролью декоративного объекта чужих манипуляций. Он имеет все основания считать себя субъектом. Так что, глядишь, и придет. И заберет.

Недавно в каком-то журнале я прочитал результаты опроса разных ньюсмейкеров на предмет нынешнего состояния русского языка. Кто-то из них, помню, сказал, что не выносит слова «слоган»: «Есть ведь такое нормальное русское слово, как «лозунг». Не будем чистоплюями и не станем указывать на тот очевидный факт, что слово «лозунг» не совсем русское, а скорее немецкое. Это ладно — не в этом дело. А дело, как нам кажется, в том, что эти слова вряд ли взаимозаменимы, ибо означают совсем разные вещи. Допустим, «наслаждение вкусом» — это, разумеется, слоган. А вот «Россия для русских» — конечно же лозунг. Впрочем, нет. Лозунг — это «народ и партия едины». А «россия для русских» — это уже, видимо, «клич». А это уж точно местное слово. Не забудем, кстати, что и еще одно исконное наше слово прочно вошло в академические словари многих языков. Это слово (для пущей респектабельности обозначим его латиницей) — слово «pogrom».