Иосиф Бродский - Сочинения Иосифа Бродского. Том VI

Всякий разговор о значении истории, ее законах, принципах и так далее — всего лишь попытка одомашнить время, поиск предсказуемости. Это парадоксально, потому что история почти всегда застает нас врасплох. По здравом размышлении, предсказуемость — как раз то, что предшествует шоку. Учитывая урон, который он обычно наносит, шок можно рассматривать как что-то вроде счета, по которому мы платим за удобства. Преимущество ретроспекции, переходящее в метафизическое качество, объяснит это предпочтение как эхо монотонного «тик-так» времени. К сожалению, у времени есть и другая тенденция: звучать пронзительно, и все, чем мы можем на нее откликнуться, — братские могилы.

В этом смысле, чем лучше мы узнаём историю, тем больше мы склонны повторять ее ошибки. Дело не в том, что уйма Наполеонов желает потягаться с Александром Македонским, а в том, что рациональность рассуждений подразумевает рациональность их предмета. Тогда как первое возможно, второе — нет. Итог такого рода предприятий — самообман, прекрасный и захватывающий для историка, но нередко смертельно опасный, по крайней мере, для части его аудитории. Случившееся с немецкими евреями — хороший пример, и, возможно, мне следует на нем немного остановиться. Однако мы обманываемся, пытаясь учиться на уроках истории, прежде всего из-за того, что нас становится все больше. Пища для одного может оказаться ядом для тысячи, или ее может оказаться недостаточно. Нынешние разговоры о происхождении рабства чернокожих — тому иллюстрация.

Ибо, если вы черный, безработный, живете в гетто и колетесь, проницательность, с которой ваш хорошо обеспеченный религиозный лидер или выдающийся писатель обвиняют в этом рабство, или живость, с которой они описывают его кошмары, не слишком облегчают ваше положение. Вам в голову может даже закрасться мысль, что, если бы не те кошмары, ни их, ни вас сейчас здесь не было бы. Этот вариант, возможно, выглядит предпочтительней, но вряд ли в таком случае генетическая чехарда породила бы вас. Как бы то ни было, сейчас вам нужна работа, а также помощь, чтобы завязать с наркотиками. Историк не поможет вам ни в том, ни в другом. В сущности, он размывает фокус, замещая вашу решимость гневом. Вам даже может прийти в голову — во всяком случае, мне приходит, — что все рассуждения о том, кто виноват, — всего лишь уловка белого человека, отвлекающая вас от радикальных действий, каковых требует ваше положение. Другими словами, чем больше мы учимся у истории, тем менее эффективно мы порой действуем в настоящем.

В качестве банка данных негативного человеческого потенции история не имеет себе равных (кроме, возможно, учения о первородном грехе, которое, если вдуматься, представляет собой данных этих выжимку). В качестве проводника история неизменно страдав от количественной неполноценности, поскольку история, по определению, не дает потомства. Как умственная конструкция, она неизменно страдает от необдуманного смешения ее данных с нашим их восприятием. Это делает историю голой силой — бессвязным, но убедительным анимистическим представлением, чем-то средним между явлением природы и божественным провидением; сущностью, оставляющей след. В дальнейшем нам лучше будет отказаться от высоких картезианских притязаний и, за неимением более четкой придерживаться этой расплывчатой анимистической трактовки.

Позвольте мне повторить: всякий раз, когда история делает очередной ход, она застает нас врасплох. И поскольку общей целью любого общества является безопасность всех его членов, оно первым делом должно постулировать полную произвольность истории и ограниченную ценность любого зафиксированного отрицательного опыта. Во-вторых, оно должно постулировать, что, хотя все его институты стремятся обеспечить максимальную безопасность всем его членам, само это стремление к стабильности и безопасности фактически превращает общество в удобную мишень. И в-третьих, что для общества в целом и каждого из его членов в частности было бы благоразумно разработать модели беспорядочной подвижности (от непоследовательной внешней политики до мобильных жилищ и смены места жительства), дабы физическому или метафизическому врагу труднее было взять вас на мушку. Если вы не хотите быть мишенью, вы должны двигаться. «Рассейтесь», — сказал Всемогущий своему избранному народу, и, по крайней мере на некоторое время, он рассеялся.

Одно из величайших исторических заблуждений, которое я впитал со школьными чернилами, — это представление, что человек эволюционировал от кочевника к оседлому. Такая концепция, довольно мило отражающая как устремления авторитарного государства, так и ярко выраженный аграрный характер страны, лишает человека подвижности. Как парализующий фактор, эта концепция уступает только физическому комфорту городского жителя, порождением которого, по сути, она и является (как и вся масса исторических, социальных и политических теорий последних двух столетий: все они продукты горожан, все они, по существу, урбанистические построения).