Иосиф Бродский - Сочинения Иосифа Бродского. Том VI

В конечном счете, выбор между историей и религией, который делает наша склонность к эсхатологии, безусловно, определяется темпераментом. Но независимо от цвета желчи, а равным образом и оттого, что нас больше занимает — ретроспекция, интроспекция или перспектива, неотъемлемой частью обоих устремлений является сомнение в их достоверности. В связи с этим особенно стоит отметить любовь всех вероисповеданий к ссылкам на свои родословные и их общую зависимость от исторических источников. Ибо, когда дело доходит до бремени доказательств, история, в отличие от религии, за помощью может обратиться лишь к самой себе. (И, в отличие от верований, история, надо отдать ей должное, замирает перед геологией, обнаруживая тем самым определенную честность и возможность для себя превратиться в науку.)

Это, я полагаю, и делает историю более драматичным выбором. Маршрут бегства, стремящийся доказать на каждом шагу пути, что он и есть дорога к отступлению? Возможно, но мы судим об эффективности нашего выбора не столько по его результатам, сколько по его альтернативам. Неизбежность вашего конца, неизбежность пустоты придает историческим неопределенностям некую осязаемость. Вообще, чем история неопределенней, чем больше требуется доказательств, тем лучше она подавляет наш эсхатологический ужас. По правде говоря, следствию проще посмотреть в лицо неизбежному небытию и пережить шок собственной незначительности, нежели явное отсутствие своей причины (смерть предков, к примеру).

Отсюда эта неопределенность в облике Клио, будь она облачена в древнее или вполне современное платье. Однако она ей к лицу, в немалой степени благодаря ее женственности, которая делает ее более привлекательной для глаза, чем какой-нибудь бородатый Пантократор. Следует также отметить, что, хотя она моложе своей сестры Урании (которая, будучи музой географии, существенно сдерживает многие поползновения истории), Клио все же старше любого существа. Какой бы сильной ни была наша тяга к бесконечности, возраст Клио — хороший аналог вечной жизни, если речь о цифровом выражении. Что особенно неприятно в смерти, это ее отрицание чисел.

Поэтому сегодня я выступаю перед вами как поклонник Клио, а не как знаток ее дел или, тем более, ее ухажер. Подобно любому человеку моего возраста, я могу также претендовать на статус ее свидетеля; но ни темперамент, ни ремесло не позволяют мне делать обобщения по поводу ее повадок. Распространяться на любую — особенно захватывающую — тему в первую очередь не дает ремесло. Оно учит, пусть не всегда успешно, говорить сжато — иногда до такой степени, что мы кажемся герметичными и те либо аудиторию, либо — что чаще — сам предмет. Так что вы сочтете что-то из последующего слишком легковесным и неубедительным, вы будете знать, кого винить. Евтерпу.

Клио, безусловно, тоже поднаторела в краткости, которую демонстрирует в убийстве и в эпитафии. Уже эти два жанра опровергают знаменитое изречение Маркса об истории, о том числе первый раз она являет трагедию, а повторяется в виде фарса. Ибо убивают каждый раз другого, и это каждый раз трагедия. Не говоря уж о том, что, если мы прибегли к театральной терминологии мы не должны останавливаться на фарсе: существует еще водевиль мюзикл, театр абсурда, мыльная опера и т. д. Следует быть осторожней с метафорами, когда дело касается истории, не только потому, что они часто порождают неоправданный цинизм (вроде приведенного примера) или беспричинный энтузиазм, но еще потому, что они затемняют — почти без исключения — уникальную природу каждого исторического события.

Ибо Клио — Муза Времени, как сказал поэт, а во времени ничто не случается дважды. Возможно, самое вредное в этой театральной метафоре — то, что она внушает тебе, что ты зритель, наблюдающий из партера за действием на сцене, будь то фарс или трагедия. Даже если бы такое положение было возможно, оно само по себе являло бы трагедию: трагедию соучастия, то есть трагедию этическую. Истина, однако, заключается в том, что история не позволяет дистанцироваться. Она не делает различий между сценой и зрителем, который зачастую отсутствует, поскольку убийство почти синонимично отсутствию свидетелей. Позвольте мне привести оденовское обращение к Клио чуть более полно:

Клио,

Муза Времени, без милостивого молчания которой

Значим был бы лишь первый шаг, и он

Всегда будет убийством… [10] Подстрочный перевод. (Здесь и далее — прим. перев.)