Иосиф Бродский - Сочинения Иосифа Бродского. Том VI

Поскольку все, что случается во времени, случается только однажды, мы, чтобы понять, что произошло, должны отождествить себя с жертвой, а не с уцелевшим и не с наблюдателем. Однако на деле история — искусство наблюдателей, поскольку главная черта жертв — их молчание, ибо убийство делает их безгласными. Если наш поэт говорит о Каине и Авеле, то история — всегда версия Каина. Столь резкое сравнение понадобилось, чтобы установить различие между фактом и его интерпретацией, которое мы упускаем, произнося слово «история».

Эта оплошность приводит нас к убеждению, что у истории можно учиться, и что у нее есть цель: преимущественно мы сами. Несмотря на всю нашу любовь к причинности и ретроспекции, предположение это чудовищно, поскольку оправдывает отсутствие многих ради присутствия нашей милости. Если бы их не шлепнули, соображаем мы, оглядываясь назад, за этим столом сидели бы другие, а не мы. В этом случае наш интерес к истории будет похотливым любопытством, возможно, с примесью благодарности.

И, возможно, так оно и есть; именно из-за этого мы сели на несколько скудную этическую диету; впрочем, мы никогда не были слишком прожорливы в этом смысле (ибо вымарывание наших предшественников мы принимаем настолько как должное, что нам следовало бы, возможно, и вовсе вывести историю из разряда гуманитарных наук и поместить ее прямо с науками естественными). Другая возможность — провести различие между фактом и описанием, рассматривая каждое историческое событие как уникальное явление Клио в людские пределы, вызванное не нашей формальной логикой, а ее собственным прихотливым желанием. Недостатком в этом случае является то, что, привыкшие к рациональному и линейному мышлению, мы можем запаниковать и, либо распасться как этические существа, либо, что более вероятно, устремиться к еще большей картезианской жесткости.

Ни то, ни другое не является желательным или удовлетворительным. Принимать историю как рациональный процесс, управляемый доступными для понимания законами, невозможно, потому что часто она слишком плотоядна. Рассматривать ее как иррациональную силу, имеющую непостижимую цель и устремление, равным образом неприемлемо, и по той же причине: ее материал — наш биологический вид. Мишень не может приветствовать пулю.

Характерно, что наш инстинкт самосохранения выражает себя в крике: «Что мы скажем молодому поколению?» Поскольку мы — продукты линейного мышления, мы полагаем, что история, будь она рациональным процессом или иррациональной силой, наступает будущему на пятки. Линейное мышление, безусловно, — орудие инстинкта самосохранения; и в конфликте между этим инстинктом и нашей склонностью к эсхатологии всегда побеждает первое. Это Пиррова победа, но важна сама битва, и наше представление о будущем есть, в сущности, экстраполяция настоят^ Ибо мы знаем, что каждая пуля летит из будущего, которое, что наступить, должно уничтожить препятствие настоящего. Для этого и существует наше представление об истории, вот почему истолкование предпочтительней факта, вот почему иррациональная версия всегда отметается.

Трудно, в сущности, бесполезно спорить с инстинктом. Мы просто алчем будущего, и история существует для того, чтобы узаконить это притязание или само будущее. Если мы и в самом деле так обеспокоены тем, что сказать молодому поколению, надо сделать следующее. Во-первых, нам следует определить историю как сумму либо известных событий, либо их истолкований. По всей вероятности, мы остановимся на последнем, поскольку наименование каждого события уже есть интерпретация. Поскольку интерпретации неизбежны, вторым шагом должна быть публикация хронологического канона мировой истории, в котором каждое событие было бы снабжено некоторым количеством интерпретаций — скажем, консервативной, марксистской, фрейдистской, структуралистской. Это может вылиться в громоздкую энциклопедию, но молодые, чьей судьбой мы, по видимости, так сильно обеспокоены, будут иметь по крайней мере выбор.

Помимо того, что он позволит им мыслить более инициативно, канон такого рода придаст Клио большую объемность, то есть сделает ее легче узнаваемой в толпе или гостиной. Ибо портреты в профиль, три четверти или даже анфас (вплоть до мельчайших пор в духе школы Анналов) неизменно скрадывают то, что может прятаться за спиной. В виду этих фасадов мы теряем бдительность; обычно так история нас и застает: врасплох.

Основная привлекательность такого канона в том, что он донес бы до молодых вневременную и аритмичную природу Клио. Музу Времени по определению нельзя держать в заложницах нашей доморощенной хронологии. Вполне возможно, что, сточки зрения времени, убийство Цезаря и Вторая мировая война произошли одновременно, или в обратном порядке, или не произошли вовсе. Давая несколько интерпретаций любому событию одновременно, куш мы, может, и не сорвем, но лучше поймем, как действует игровой автомат. Суммарный эффект использования такого канона может иметь своеобразные последствия для нашей души, но он, безусловно, усовершенствует нашу оборону, не говоря уже о нашей метафизике.