Вадим Крейд - Георгий Иванов

Достаточно этих высказываний, чтобы понять, что акмеизм переживал кризис. В феврале 1914 г. закрылся "Гиперборей". Затем по предложению Ахматовой и Мандельштама приостановлен был Цех поэтов. Гумилев ушел добровольцем в армию. Еще существеннее, что сам литературный процесс начинает принимать иной облик. Как всякий подлинный критик, Г. Иванов оказался одаренным интуицией исторического времени. В его статьях намечается историко-культурный подход. Его отзывы о конкретных книгах деликатно инкрустированы историческими обобщени-ями. В одной из статей, например, он замечает: наше время, хотя и эстетическое, но порядком безвкусное. А говоря о Блоке, наблюдая в его стихах "в веках теряющуюся духовную генеалогию", он делает выпад против "синдика" Гумилева: "Когда читаешь такие стихи, ясным становится, как, в конце концов, не нужны истинным поэтам все школы и "измы", их правила и поэтические "обя-зательные постановления". Впрочем, Г. Иванов, несмотря на подобные отступления, свидетельст-вующие только о самостоятельности его пути, остался до конца верен многим заветам акмеизма.

Природа поэтического творчества не исчерпывается для Г. Иванова ни мастерством (как одно время для Брюсова: поэзия - ремесло не хуже любого другого), ни цеховыми "экзерсисами". Лирический подъем и "настоящая любовь поэта к своим трудам" не могут быть смоделированы. Отсюда, впоследствии, неприятие формализма как критического метода, а еще ранее - не игровое, как у кубо-футуристов, и не игривое, как у эго-футуристов, а серьезное, как у Блока и Гумилева, отношение к поэзии. Говоря о новой книге В. Курдюмова, в качестве главного достиже-ния поэта Г. Иванов отмечает его "серьезное отношение к поэзии". Подлинное стихотворение есть эстетический микрокосм. Без серьезного отношения к поэзии, т. е. без связи с иррациональным началом, которое одушевляет стихотворение, поэт производит только восковые куклы, манекены. Мертвое мастерство модернистов, жеманные выверты последователей Северянина, надуманный "неумный пафос" Городецкого, его же народничанье - все это остается только в области литера-турных приемов. Отличить имитацию (восковую куклу) от стихотворения-микрокосма - одна из задач критики. Она тем более ответственная, что в эпоху модернизма "мы все привыкли быть ценителями великолепных фальсификаций". Другие требования к стихотворению основаны либо на богатой к тому вермени акмеистической традиции, либо на субъективных предпочтениях. "Чувство языка" связывается с акмеистическим понятием вкуса и интенсивной природой слова, в отличие от экстенсивной у символистов. Акмеистическим является и взгляд на книгу стихотворе-ний скорее как на "изборник", чем сборник. Изборник - это не просто коллекция стихотворений, а поэтическая книга, в которой каждое стихотворение есть звено целого. Что же касается требования "звонкого" энергичного стихотворения, то в этом сказалось временное предпочтение самого Г. Иванова, писавшего именно в это время "звонкие" стихи:

Опять на площади Дворцовой

Блестит колонна серебром.

На гулкой мостовой торцовой

Морозный иней лег ковром.

* * *

К 1916 г. Г. Иванов - автор четырех книг. Имя его хорошо известно. Весь тираж "Отплытия" и "Горницы" разошелся. Третья книга - "Памятник славы" - хотя и содержала отличные стихо-творения петербургского цикла, в целом оказалась единственной неудачной из всех написанных им книг. Зато четвертая - "Вереск" - была подлинным достижением и осталась в нашей поэзии, как и другие лучшие книги акмеистов: "Чужое небо", "Колчан", "Четки", "Камень", "Цветущий посох" и другие. К 1916 г. он не только постоянный сотрудник "Аполлона", но и "маститый лукоморец", т. е. один из основных сотрудников еженедельника "Лукоморье". Еженедельники становятся характерной частью литературного процесса. Г. Иванов писал в "Аполлоне": Перелистывая толстые журналы за последние годы, мы не найдем столько блестящих имен, сколько их появилось только за один месяц в еженедельниках. "Ремизов, Сологуб, Брюсов, Кузмин, почти все наши выдающиеся поэты постоянные сотрудники всех этих бойких и ходких еженедельников". В бойком и ходком "Лукоморье" мы находим не только стихи Г. Иванова (многие из них не попали ни в один из его сборников), но и раннюю художественную прозу. Более ранние публикации его рассказов неизвестны.

К "Вереску" приложен был список книг "того же автора". Среди них упомянута повесть "Венера с признаками" с указанием: "печатается". Ни в литературе о Г. Иванове, ни в собственных его воспоминаниях нет ни единого намека на эту повесть. В том же объявлении в "Вереске" сооб-щалось о готовящемся исследовании "Александр Полежаев". Вряд ли это исследование когда-либо было закончено. По-видимому, этим замыслом Г. Иванов был обязан Садовскому, с которым был знаком лично. Садовской опубликовал прекрасный очерк о Полежаеве, включенный в его книгу "Русская камена". Г. Иванов читал эту книгу. В "Аполлоне" напечатан был рассказ Садовского о Полежаеве. Что касается "Аполлона", то Г. Иванов, конечно, читал каждый номер этого журнала. О знакомстве с Садовским у нас множество указаний: и посвященные ему стихи Г. Иванова, и три отзыва на книги Садовского в "Аполлоне", и очерк о нем, опубликованный Г. Ивановым в "Звене" (включен в настоящее издание). Интерес к Полежаеву питался и богемной предрасположенностью последнего, а интерес к богеме у Г. Иванова всегда присутствовал. Наконец, солдатчина Полежае-ва также могла как особая тема заинтересовать Г. Иванова, во множестве писавшего в годы войны "военные" стихи.