Виктор Ротов - Ближе к истине

С неделю устраняли последствия смерча. Погода стояла ясная, на небе ярилось солнце, добивая и без того разгромленный этап. Люди мерли, как мухи. Уже не знали, куда прятать трупы. Уже стали сдавать охране поутру. Павел как‑то потерял себя. Разбитость и сознание безысходности подавили в нем твердость.

Но вот что‑то прошуршало обнадеживающее: прошел слух, что на днях их отправят пешим этапом во Владивосток. Ну хоть это! А потом, вроде бы, морем в Магадан. Люди оживились, пошли длинные пересуды. Бывалые рассказывали: сначала их переправят в порт Ванино. Из Ванино в Нагаево, в Магадан. Оттуда пёхом на Гнилую речку. Там и догнивать всем. Если дорогой не передохнут. Или не уйдут на дно моря. Как случилось с сухогрузом «Дальстрой». Говорят, ушел на дно с полными трюмами заключенных, командой и конвоем.

Павел познакомился с боксером с Украины. Тот в заграничном турне позволил себе лестно отозваться об изобилии товаров у «проклятых» капиталистов. Кто‑то «дунул» на него, и он загремел по 58–й. Кулаки боксера и некоторые навыки Павла, приобретенные им при подготовке к десанту, весьма пригодились в стычках с блатными. Они становились спина к спине, и подступиться к ним практически было невозможно. Главное, не попадаться уркам поодиночке. Поэтому приходилось всюду следовать вместе. Даже на парашу.

Из Владивостока, почти без передыха, их погнали в порт Находку. И с «марша» начали грузить в трюмы парохода. Павел не успел толком и оглядеться. По деревянным сходням — ив трюмы. А там на дощатом пойоле садились на корточки и ждали, когда дадут команду занимать места.

Боксер и Павел приглядели себе места в глубине трюма, подальше от перегородки, за которой будут женщины. В уголочке между шпангоутом и корпусом корабля. Старались занять побольше пространства возле себя, чтоб можно было хоть вытянугь ноги.

Боксера звали Артемом, И было у него прозвище Левша. За левостороннюю стойку. Он был свирепого вида. Особенно когда чем‑нибудь недоволен. Знал эту свою особенность и всякий раз пользовался ею, когда появлялись блатные. Не Бог весть какая хитрость, но действовала безотказно. При виде его блатняки отваливали в сторону. Ну

а тех, кто все же решался «наезжать», они встречали, встав спина к спине.

У Павла была ничем не примечательная внешность. Высок, плечист, с короткой жесткой шевелюрой. Простое спокойное лицо. Обыкновенное. И вообще вся его внешность не обращала на себя внимания. На таких не смотрят, по таким скользят взглядом. В его наружности и в его поведении как бы не за что было зацепиться. Он держался не столько независимо, сколько нейтрально. Но так нейтрально, что это вызывало невольное уважение. Он никогда ни с кем не задирался, но и его никто не задирал, чувствуя в нем силу и готовность дать отпор. Это при беглом взгляде. А если присмотреться, он был довольно приятен на вид и в общении. Его даже приметили два педераста в лагере под Костомарово на предмет своей страсти. Однажды ночью и зажали его в углу возле параши. В результате оба «любовника» оказались в лагерном лазарете. Может поэтому, а может в силу неприметной внешности Павла, его как‑то обходили неприятности.

В этом смысле они с Артемом хорошо дополняли друг друга. Их обходила шпана. Тем более сейчас тех отвлекал жгучий интерес к шмарам за перегородкой.

Женщин загоняли после мужчин.

Еще не закончилась погрузка — посадка, а блатные уже стали пробовать доски на крепость. При этом отпускали шмарам комплименты: «Эй, Маня! Я к тебе приду. Вот только отдеру эту досточку!»

Женщины не задерживались с ответом: «Хиляй сюда, огрызок! Я те губы помажу секелем…»

Га — га — га!

Рядом с Павлом и Боксером расположилась группа хозяйственников. Деловых — на языке заключенных. Они держатся кучкой, не даются блатнякам. С ними заодно в этом смысле «фронтовики» и репатриированные. Те, бедолаги, думали, здесь, на родине, пригодятся в лихую годину, но и им выпало «лес рубить в районе Магадана».

Вверху задраили люки, в трюме стало темно, как в преисподней. Но кто‑то возжег спичку. У кого‑то нашлась свечка.

Кажется, отчалили: пароход утробно гукнул, вздрогнул и мелко задрожал — заработали двигатели.

Кто‑то из деловых сказал, что справа по борту будет Япония. И недалеко. Можно при желании вплавь добраться. Стоит продырявить металлический корпус… Какие‑то сантиметры. От этих слов разбирала невеселая усмешка.

Постепенно становилось душно. Одолевала сонливость. И Павел отдался наплывающему сну. На душе было как‑то ладно и даже чугочку улыбчиво от этой шугки про свободу, что в сантиметре за бортом.