Виктор Ротов - Ближе к истине

Павел глубоко вздохнул, досадливо потеребил свою прическу — ерш, неуверенно взял у капитана исписанный листок.

В протоколе дознания коротко и точно было изложено все то, что он рассказал. И это его немного успокоило. Но в конце убийственная формулировка о нелояльности к властям: «…является потенциальным критиком социализма и вождя Советского народа и мирового пролетариата, товарища Сталина».

— Такого ничего не было и в помине! — протестующе дернулся Павел.

— Подписывай и благодари бога, что я смягчил формулировку.

— Но при чем тут потенциальный критик социализма?..

— Ты, скотина! — вскочил в ярости капитан. — Ты ставишь в один ряд Гитлера и… — он не посмел назвать имя Сталина. — И еще будешь здесь… — он задохнулся от возмущения.

Павел с невольным уважением посмотрел на него: вот это службист!..

Через три дня ему объявили приговор — пятнадцать лет с содержанием в лагерях строгого режима.

И повезли его в сторону от фронта. Через всю Россию во Владимир. Потом переправили в Сибирь в Тайшетлаг. Под Костомарово, что стоит на линии железной дороги «Тайшет — Лена».

Там оказалось их, этих лагерей, — целая система. От Тайшета до Братска.

В окно поезда видно — стоят деревянные городки, обнесенные высоким глухим забором и колючей проволо-

кой. На вышках денно и нощно маячат вооруженные охранники.

После Владимирки — Тайшетлаг — рай земной: в бараках тепло, довольно просторно и чисто; на территории лагеря в летнее время, как в хорошем сквере, — клумбы, беседки, дорожки, посыпанные песком; клуб, в нем крутят фильмы; функционирует художественная самодеятельность; есть магазин, в нем можно подкупить, если водятся деньги, — махорки, хлеба дополнительно к скудноватой пайке, разные другие предметы первой необходимости. Например, пахучее мыло для бани. В «тошниловке» кормят сносно. Правда, за эту сносную кормежку гоняют работать на лесозаготовки. А там работа адская — зимой снег по пояс и морозы до сорока пяти градусов; летом комарва и мошка едят поедом.

В сильные морозы в тайге стоит грохот, будто орудийная канонада — то морозобоины: морозом разрывает ствол сосны в полметра, а то и в метр диаметром. По этим морозобоинам зеки определяют градусы: началась «канонада» — значит за сорок. Кончай работу, разжигай костры. Хотя костры горят, не потухая, целыми днями, пока идут работы на лесосеке.

Когда мороз крепчает, тело как бы сжимается, становится невесомым. Губы перестают слушаться. В воздухе устанавливается звенящая тишина. В мозгах родниковая прозрачность. Тс есть — никаких мыслей, кроме осознания холода. И стремления развести костер побольше и согреться.

В крепкий мороз «оттаивают» душой даже самые свирепые конвоиры. И как бы не видят, что работа остановилась и все стоят возле костра. А костер разводится развальный, чтоб всем тепла досталось. Каждому хочется покрутиться возле огня. Именно покрутиться — повернуться то спиной, то лицом к огню. Пока греешь спину, спереди мороз продирает до костей, пока греешься спереди — спина стынет…

Бывает строгий конвой — сами греются, зекам не дают. Мол, хочешь согреться — работай. Нажимай. А работа на крепком морозе быстро изматывает. Потому что харч все же не по климату — слабый харч. И работа на сорокапятиградусном морозе быстро сжигает калории. К вечеру почти обморочное состояние. Человек устает гак, что засыпает на ходу. Но надо держаться в колонне, ибо шаг влево, шаг вправо — считается побегом. Стреляют без предупреждения…

К концу работы каждого сверлит одна — единственная мысль — скорее в зону. В барак, где молено упасть, полежать, согреться, отойти. А лучше всего захватить место возле буржуйки в клубе, если ты участник художественной самодеятельности.

Ради этой буржуйки Павел записался в хор самодеятельности. И пел там басовую партию. Неплохо пел! Руководил хором профессиональный музыкант Юлиан Мордвинов. Баянист, умница, душа — человек.

Дня за три перед концертом, которые устраивали для начальства и охраны лагеря, под предлогом генеральной репетиции Мордвинов добивался освобождения участников самодеятельности от работ в лесу. Это была маленькая хитрость, возможность увильнуть от работы на морозе. Три дня! Это лее фарт. По — зековски — блат. Поэтому от желающих участвовать в художественной самодеятельности не было отбоя. Но Юлиан не каждого брал. Особенно не жаловал блатных и уголовников. Благоволил к политическим, деловым и «фронтовикам».