Герман Шелков - 1946 г, 47 г, 48 г, 49 г. или Как трудно жилось в 1940-е годы

Наденька сидела в кухне за столом, подперев рукой щеку. На плите стоял чайник. Я спросил: «Говори честно, моя Анюта жила здесь, у вас? Так?» Наденька кивнула. Я сказал: «Я догадался». Женщина поглядела мне в глаза. «И ты ее не ругаешь? – спросила она. – Не ругай ее никогда. И не потому, что она уже умерла, а потому что она старалась для вас. Все свое сердце она отдавала своим братьям. Такая она была, твоя Анюта». Мне эти слова понравились – добрые слова. Только я не понял, почему я должен ругать Анюту. За что? Я ходил по кухне, дымил папиросой, подо мной скрипели половицы. Вот за этим столом моя любимая сестра пила чай. И вдруг я догадался: Анюта не просто жила здесь, а зарабатывала на жизнь…

Я побледнел, стал нервно шевелить руками. Я злобно сказал Наденьке: «Покажи мне ее комнату!» Наденька сказала, что это там, где «отдыхает» мой приятель Паша-Сытый. Мне стало нехорошо. Я сел на стул, потом встал и снова принялся ходить. Наденька заговорила со мной: «Ты умный парень, и добрый, как твоя сестра! Не ругай ее, не ругай. Торговка Вера выбросила ее на улицу по злому наговору, а податься ей было некуда. Один человек устроил ее сюда, и она сказала, что готова на все, лишь бы помочь братьям. Ты понимаешь? Не ругай сестру… Она у тебя святая. Будь мне так мало лет, я бы не смогла». Я выбежал из этого дома, перемахнул через забор, побежал по дороге. Я был потрясен. Анюта продавала себя, лишь бы вытащить нас из голода и отчаянья. Все мы жили на ее деньги. Ели колбасу, мясные консервы, сгущенное молоко, конфеты, булки. Радовались и веселись. Улыбались и смеялись. И Анюта, глядя на нас, тоже радовалась. Рассказывала, что торгует дрожжами. Наверное, Паша-Сытый знал мою Анюту и тоже покупал ее… Я повернул назад, чтобы расспросить Пашу. Во мне разливалась злоба. Я думал, что ударю его ножом, если он признается. Или Наденька расскажет, как было. Или я узнаю правду еще как-нибудь. Подойдя к дому, я остановился. У калитки стояла Наденька, накинув на плечи платок. Она сказала: «Я тебя очень понимаю. Но ведь никто не виноват, верно? Это жизнь такая. Ты больше не приходи сюда, хорошо? Ради твоей Анюты». Я спросил: «Паша-Сытый был с ней?» Женщина ответила: «Нет. Ему нравятся те, кто постарше… Но ты не говори ему. Мы тоже не скажем, обещаю». Я вернулся в дом, дождался Пашу, и мы попрощались с женщинами и поехали в пивную. Я жадно пил пиво и водку и не мог опьянеть. Паша-Сытый удивился: «Первый раз вижу, чтобы после такого красивого «отдыха» человек был мрачный и даже злой. В чем дело? Что такое? Неужто не получилось? Не может быть!» Я сказал: «Получилось. Как хотел, так и вышло. А ты не лезь не в свое дело. Я вспомнил маму и сестру, уже умерших, вот и тоскливо». Паша-Сытый заказал еще водки и закусок. Он был неплохой человек. В 1949 году он поехал в Крым и там остался на жительство. А я раньше него ушел с базы, но поехал не на юг, а вернулся в свой город, который всегда недолюбливал, даже ненавидел. Жалкое, пропащее место. Но меня тянуло туда, где навсегда осталась моя сестра. Я так часто думал о ней, что иногда у меня не получалось переменить мысли. Я пережил сильное душевное потрясение. Я говорил себе, что должен отплатить Анюте за мое спасение и ее жертву. Поэтому я и вернулся в свой город. Со станции пошел не домой, а на кладбище, долго стоял у могилы и разговаривал с сестрой. Я сказал: «Спи спокойно, Анюта, а я буду охранять твой покой. Я твой верный пес! Никогда не оставлю тебя, пока сам не помру. А там, на том свете, мы встретимся и уже не расстанемся». Я рассуждал, как буду каждую неделю приходить и ухаживать за могилой. Поставлю ограду. Установлю скамейку. Посажу цветы и какое-нибудь деревце. Пусть к Анюте слетают птицы. Я останусь в этом городе на всю жизнь. Выучусь, получу профессию. Например, пойду в шоферы. Моя жизнь изменилась навсегда – я теперь не такой, как прежде.

Я пошел домой, а там за столом сидел дядя Матвей, ужинал, пил водку. Я сказал: «Вот, вернулся. Буду здесь жить. Потому что в этом городе моя сестра Анюта. Не оставлю ее, стану ее верным псом. А если у вас на этот счет другое мнение, мне все равно». Матвей Денисович был мудрым человеком, и он сказал: «Поступай, как хочешь, парень, только не будь таким мрачным. Что бы у тебя там ни случилось, не впадай в меланхолию. Кем хочешь стать – шофером? Я тебе помогу. В этом городке мало интересного, но если ты решил остаться, так и быть». И я остался. И вот с 1948 года я каждую неделю, как обещал, ухаживаю за могилой моей сестры. Ухаживают мои дети, мои внуки. Слова Анюты – «Нужно продержаться до приезда дяди Матвея» навсегда вошли в мою память и в мое сердце. Она спасла нам жизнь, пожертвовав собой. Она готова была на все ради нас, и я готов на все ради нее, даже умершей. Ее могила одна из немногих, которая сохранилась с сороковых годов. Всегда ухоженная, опрятная. Почти все захоронения тех лет сравнялись с землей. Я ни разу надолго не покидал наш город, потому что я верный пес моей Анюты. На моей груди с 1948 года художественная татуировка – точный портрет моей сестры. Моя Анюта всегда со мной…