Герман Шелков - 1946 г, 47 г, 48 г, 49 г. или Как трудно жилось в 1940-е годы

К нам тоже пришло несчастье, и снова большое и страшное. Я и Павлик поправлялись, у нас на щеках появился румянец, а наша Анюта худела. В один из ее приездов я заметил, как сильно впали ее щеки, и какие тонкие стали у нее шея и запястья. Моя сестра была симпатичная девушка. Даже красивая. Она пошла в маму, у нее были стройные ноги, изящная голова, большие глаза. Она должна была превратиться в весьма привлекательную женщину. Но она теряла в весе, кожа ее сделалась сухой и бледной. Пальцы, помню, стали, как тонкие бамбуковые палочки. Тетя Клава тоже заметила беду и сказала: «С тобой что-то не так, детка, нужно пойти к врачу. У тебя, похоже, сильное малокровие». Анюта была печальная. Она знала, что с ней, но нам не говорила. Мы думали, что у нее малокровие, упрашивали ее хорошенько поесть и удивлялись, почему она этого не делает там, в области, неужели экономит? И вдруг мы услышали долгий сухой кашель. Тетя Клава воскликнула: «Боже мой! Аня, золотце, откуда у тебя такой кашель? Давно ли?» Тогда Анюта призналась: «У меня нашли туберкулез». После этого она осталась дома и в область не ездила. То лежала на кровати, спала или читала, то сидела за столом у окна и молчала. Это было в сентябре 1946 года. К нам приходил врач, также Анюта посещала больницу, но вылечить ее не могли. Лучше ей не становилось. В октябре принесли телеграмму от дяди Матвея – он сообщал о своем возвращении. А в конце ноября он приехал. Это событие запомнилось мне на всю жизнь, потому что дядя Матвей привез много ценных вещей. Он был особенным человеком. Никогда не унывал, везде и всегда заводил хорошие знакомства, умел наладить свою жизнь так, чтобы не бедствовать, и при этом не был злым и жестоким. Когда он приехал, тетя Клава поступила мудро – не стала его ни в чем упрекать и даже вообще не сказала, что ей все известно. Возможно, она боялась, что он рассердится и уйдет. Матвей Денисович привез ей заграничные вещи. Привез пальто и платья, обувь, платки. Помню, как он разложил все эти удивительные подарки на сундуке и объявил: «Это, Клавочка, из Европы, носи на здоровье!» Кое-что из одежды он привез и нам. Однако самое ценное было не это, а отрезы ткани, которые дядя Матвей привез из Венгрии или еще откуда-то. Они предназначались для продажи и стоили невероятно дорого. За них можно было выручить огромные средства. Еще он захватил большую коробку с линзами для очков, завернутых в тонкую бумагу. Он прибыл с фронта через полтора года после окончания войны с двумя битком набитыми чемоданами и рюкзаком. И он хорошо знал, что нужно привезти. Не коньяк и не леденцы, а линзы, фотографическую пленку, мыло, тушь и пудру, нитки, кисточки для бритья и маникюрные ножницы. Он вынул из чемодана еще какую-то коробку и сказал жене: «Это, Клава, особый товар. Завтра же пойдешь и узнаешь, каковы цены. Будем сколачивать капитал. Да». В коробке лежали новенькие, в пачках, ножички для бритья. И тетя Клава ахнула. Линзы для очков, ножички для бритья – это в сороковые годы могли позволить себе только удачливые или могущественные люди. Беда, если вы потеряли или разбили очки! Вы могли целый год искать замену и не найти. Какие-то кустари изготавливали станочек-бритву и продавали на базаре, а вот ножички для него были большой редкостью. Брились в парикмахерских, записывались, стояли в очереди, а если денег на бритье не было, по нескольку дней ходили небритыми. Небритых мужчин в то время было так много, что чисто выбритое лицо сразу привлекало внимание. Я слышал в те годы такое выражение: «Хорошо живет Иван Иванович, каждый день бреется дома!» Это означало, у этого Ивана Ивановича есть чем бриться, есть ножички для бритья, то есть он хорошо живет. Такой же редкостью была и кисточка для бритья. И вот такие ценные предметы привез из Европы Матвей Денисович. И мы подумали: «Недаром он так задержался! Неспроста!» Конечно, мы знали, что дядя Матвей приедет с подарками, потому что еще в 1945 году по городу ходили разговоры о том, кто что привез с войны, какой «трофейный товар», какие богатства. Впрочем, слухов было много, а товара мало. Хорошо помню, как повсюду ходила сказка о каком-то умном фронтовике, который привез из Европы коробку патефонных иголок – две тысячи штук. Редчайший товар. Другие будто бы привозили ткани и обувь и смогли лишь год или полтора жить, не бедствуя, а этот солдат прибыл домой лишь с одним вещевым мешком, и его жена сказала: «Что же ты, растяпа, ничего не привез?» И солдат ответил: «Это я-то растяпа? А ну, погляди сюда». И вынул коробку с патефонными иглами. Их решительно нигде нельзя было купить. За каждую иглу на базаре просили 20 рублей и больше. И солдат отправился в поездку по городам и выручил за свой товар почти полмиллиона. Купил два дома на юге, у моря, завел хозяйство. Эту сказку рассказывали в каждом городе еще десять лет после войны и уверяли, что именно у них проживал тот самый умный и находчивый солдат. Но дядя Матвей сказал сразу, что иголок для патефона у него нет, не достал. Зато он привез тридцать кусков душистого европейского мыла, а за него можно было выручить много других ценных вещей. Мыло в сороковые годы порой ценилось дороже золотых украшений. И мы очень радовались. Анюта тоже счастливо улыбалась, и сказала мне: «Ну вот и дождались дядю Матвея. Теперь будете жить, не помрете!»