Петр Любомиров - Записки пулемётчика

Кто хотя бы раз слышал подобный крик в открытом море, только тот, наверное, в состоянии понять до конца, всем существом своим ощутить, что это такое. Только тот — и никто другой знает, какие возникают в такой момент у простого смертного человека «душевные переливы».

Мы на войне не новички. Почти всем нам хорошо известен протяжный, долгий, или, наоборот, короткий, в один дых, иногда грозный, а то и истошно-отчаянный возглас — «Воздух!» Знакомы и уставные команды-сигналы:

— Танки с фронта!

— Танки с тыла!

Но такое — «Подводная лодка!!!» — услышали впервые.

Всех на нашей самоходной барже — так и сдунуло к левому борту. Будто только и дожидались этой новости.

Совсем близко от борта — рукой подать — топырило на нас свое немигающее стеклянное око огромное, едва угадываемое под водой морское чудище. Только оно, это око, и было заметно на поверхности моря да еще узенькая, далеко протянувшаяся от него белая полоска.

Нас проинструктировали командиры: в случае нападения вражеской авиации или подводных лодок открыть огонь из всего имеющегося в нашем распоряжении оружия — до автоматов и пистолетов включительно. Не предаваться панике. Не выжидать в нерешительности. А бить и бить по одной цели, в одну точку.

Ураган огня сделает свое дело! Мы готовы.

Но дело до этого не дошло.

Подводная лодка, поравнявшись с нами, не проявила никаких признаков агрессивности. Словно запамятовала: куда и зачем она шла? Забылась, как рассеянный человек, идет куда-то, идет, да и забредет! Не туда...

Некоторое время подлодка держалась курса нашей баржи, не забегая вперед, но и не отставая, затем, будто спохватившись, быстро ушла в глубину. Белая полоска на поверхности моря, там, где торчал перископ, исчезла.

Мы напряженно вглядывались в морскую пучину.

Что ожидать?

Торпеды?

Таинственная подводная лодка словно растворилась в волнах, и больше на всем нашем пути не показалась.

Чья она была?

Японская, посчитавшая за благо, не вступая в бой, ретироваться?

Или, может быть, наша, советская? Имевшая задание охранять нас, сопровождая к месту десантирования?

Точнее об этом смог бы, наверное, рассказать генерал-майор Трушин, командовавший нашей 13-й бригадой морской пехоты.

Мы принимали участие в операции Тихоокеанского флота по высадке морского десанта в корейский порт Сейсин. Во Владивостоке, на Второй Речке, мы погрузились на американские, полученные по ленд-лизу, самоходные баржи, точно такие, на каких летом 1944-го года союзники переправлялись через Ла-Манш, открывая второй фронт в Европе.

Баржи были большие: на одной из них, на нашей, почти целиком разместился ОСАД — отдельный самоходный артиллерийский дивизион. До самого Сейсина нам предстояло идти на буксире, а при подходе к цели мы должны своим ходом приблизиться вплотную к берегу. Корма у баржи, широкая и плоская, откидывается: по ней, как по трапу, самоходные орудия с ходу двинутся в бой!

Ночью наш караван шел с потушенными огнями в полной мгле. Ни неба, ни моря, ничего вокруг. Слышалось только, как стучали прерывисто судовые машины, да плескались, бились о борт волны. Море, по-видимому, штормило.

Рассвело. Мы уже находились неподалеку от Сейсина. Потянулись последние, самые медленные, томительные минуты перед высадкой.

Кто сидя, кто лежа на палубе, десантники открыто курили, уже совершенно не заботясь ни о какой светомаскировке.

Думали — каждый о своем.

Я знал многих людей, поседевших в боях ветеранов, которые куда увереннее чувствовали себя, отправляясь на фронт впервые. Во второй или в третий раз им было значительно труднее.

Почему?

Тут сказывался, по-видимому, простой арифметический расчет.

Ну, хорошо, в первый раз пронесло. Отделался ранением, всего пустяковой царапиной. Повезло и во второй раз.

А в третий?

Улыбнется ли счастье еще и в третий раз?

К войне не привыкают.

Сколько бы ни ходил человек из боя в бой, из атаки в атаку, каждый раз он переживает все заново, каждый раз чувствует и испытывает все словно впервые.

То — из боя в бой.

А тут — из войны в войну, из одной в другую...

Из одной огненной купели нам, почти без передышки, предстояло окунуться в другую.

Рядом со мной сидел веселый солдат. Он мечтал после высадки повести вверенную ему машину по корейской земле, куда командованием будет приказано.

Фамилия механика-водителя была Малышев. Звали его — Николай.

С тех далеких военных времен дома у меня до сих пор хранится его фотокарточка с дарственной надписью: «На добрую долгую память... Вспоминай морской десант и корейский порт Сейсин...» На фото — молодой, в погонах старшего сержанта танкист — немножко осунувшееся после бессонных ночей лицо, сосредоточенный, проницательный взгляд. На гимнастерке среди многочисленных медалей — два ордена Славы.