Петр Любомиров - Записки пулемётчика

Противоборство — не бывает бескровным.

...Раненые стекались к медсанбату.

Медсанбат — небольшая в лесу поляна, делянка, на колышках натянуто несколько больших брезентовых палаток. Люди сидят, лежат, стоят; вокруг шум, какого не бывало, наверное, со времен великого переселения народов. Раненых здесь оперируют, перевязывают, кормят, принимают от них принесенное с передовой оружие.

В одной из палаток врач-хирург ощупывает ногу приковылявшего на костылях солдата. Привычным движением рук начинает разматывать присохшие к ране, скоробившиеся бинты, потом неожиданно, рывком срывает всю повязку. Так лучше для раненого: мгновенная пронзительная боль, а после сразу же облегчение.

Но раненый дико вскрикивает. Страшно вращая вылезшими из орбит глазами.

— Ты... Что же это?..

У хирурга красное, воспаленное от бессоницы лицо. Он незадолго до этого сделал сложную операцию; впереди у него длинная череда таких же, как и сегодня, бессонных дней и ночей, дожидаются его сотни раненых. Он имеет не меньшее право взорваться, накричать на раненого.

Но хирургу волнение противопоказано. Он не кричит. Просто не желает иметь дело с буйным, разошедшимся не на шутку солдатом, пока тот не успокоится.

Не глядя ни на кого, говорит усталым, глухим, похоже, безучастным ко всему голосом:

— Следующего.

...Вышел из операционной солдатик и без того маленький, худенький, а тут и совсем съежившийся, ссутулившийся, ставший похожим на ребенка — собирается вокруг него сразу несколько легкораненых «болельщиков».

Ранение у солдатика пустяковое: осколком мины перебило нижнюю фалангу большого пальца правой руки.

Палец, пожалуй, можно было и сохранить — так по крайней мере кажется солдатику — но женщина-врач решила иначе.

Солдат рассказывает, а на глазах у него слезы...

Солдата жалко. И в то же время таким игрушечным кажется его маленькое личное горе на фоне огромного человеческого несчастья здесь же, вокруг, у других людей, войной жестоко, навсегда изувеченных.

Далеко не все, доставленные сюда с передовой, возвращались к жизни. Лютая на поле боя смерть не оставляла людей, когда они находились, казалось бы, уже вне опасности. Тянулась она, привставая, наверное, на цыпочки. Одних доставала своей косой здесь, в медсанбате, других настигала на сортировочных пунктах, в санитарных поездах, далеких тыловых госпиталях.

Среди раненых, ожидавших в медсанбате перевязки, я запомнил лейтенанта Новикова.

Лейтенант — ветеран, вместе с дивизией воевал под Сталинградом. Его, опаленное степным солнцем лицо, обычно темное, коричневое от загара, на этот раз белым-бело: сквозное ранение в живот разрывной пулей.

Рядом с лейтенантом стояла девушка-ефрейтор санинструктор, тоже раненая. Держа на перевязи свою раздробленную осколком руку, она по-мужски стойко переносила ранение — никак не хотела воспользоваться приглашением пройти перевязку вне очереди, а все уговаривала лейтенанта:

— У вас ранение тяжелое. Пожалуйста, проходите!.

Лейтенант, стараясь казаться веселым, даже беспечным, улыбался:

— Это — что! Пустяки! Под Сталинградом бывало еще и не такое... Не привыкать!

Пытался шутить, хотя и видно было, что удается ему это через силу.

Я не мог понять, никак не хотел поверить, через несколько часов узнав, что лейтенант Новиков скончался. Рана в живот оказалась смертельной.

Кто скажет, какая это была по счету гибель в то памятный знойный июльский день на одном только нашем героическом Брянском фронте?

Настал тот момент, наивысшая точка в невиданном развернувшемся на огромных пространствах от Харькова и до Орла сражении, когда наступило вдруг страшна равновесие.

Наверное, это была кульминационная точка все войны. Знаменитое, долго и тщательно готовившееся летнее наступление немцев уже захлебнулось, дало осечку, а у наших армий, еще не хватало сил повернуть противника вспять, окончательно сломить его ожесточеннейшее, какое только можно представить, сопротивление.

Подсчеты эти зафиксированы нынче в учебниках истории: плотность нашей артиллерии на направлении главных ударов летом 1943-го года впервые за все время войны превысила двести орудий и минометов на километр фронта. Огневая насыщенность у противника была примерно такой же. А это означает: с двух сторон — с нашей и немецкой — артиллерии насчитывалось столько, что одно орудие или миномет приходились на каждые несколько метров линии фронта.

Также подсчитано: кроме орудий и минометов, в сражении на Огненной дуге участвовали с обеих сторон около 7 тысяч танков и самоходных орудий, до 6 тысяч самолетов; боевые действия одновременно вели более 3 миллионов человек. Все это значительно превысило количество живой силы и техники в сражениях под Москвой и Сталинградом, вместе взятых.