В стенах «Месс-холла», отделяющих нас от внутренних дворов академии, проделаны широкие арки, а в них – деревянные двери со старинными коваными накладками.
На фронтоне центральной части этого длиннющего здания вылеплен герб. Орел, расправивший крылья и похожий от этого на цыпленка табака. В одной лапе, в когтях, орел держит оливковую ветвь, а в другой сноп стрел.
С приближением часа обеда вокруг появляется все больше и больше курсантов. Одеты они в камуфляж армии США. На головах кепи. У командиров-офицеров черные береты. Курсанты-девушки носят длинные волосы, которые выбиваются наружу из-под головных уборов, спадают на плечи. Здесь из курсантов пятнадцать процентов – девушки. За плечами курсантов черные штатные рюкзаки. Некоторые в руках несут бумажные пакеты с ручками или книги под мышкой. Никакого перемещения строем, кучками, попарно и в одиночку. Здесь у каждого курсанта расписан персональный рабочий график, и каждый перемещается самостоятельно.
Некоторые из проходящих мимо нас курсантов, услышав нашу русскую речь, улыбаются и машут рукой:
– Кэк дэля? Хореше?
Я машу им в ответ:
– Хорошо!
Нам улыбаются.
Сопровождающий офицер указывает мне на группу курсантов в таком же, как у всех, камуфляже, но в белых перчатках. У них в руках шпаги. У одних эти шпаги висят у левой ноги, вдоль бедра. Без ножен. Другие этими шпагами фривольно машут, играются. Клинки, отражая солнечные лучи, мелькают, блестят. Я замечаю несколько таких групп со шпагами.
– Что это за парад?
Офицер разводит руками.
– Построение перед обедом. Общее, всей академии.
Курсанты, скрываясь в воротах с поклажей, возвращаются уже без пакетов и рюкзаков. Народу собирается все больше и больше. Без громких команд люди сбиваются в большие группы. Ждут. Сто человек, двести, триста, тысяча, две… Массивные деревянные ворота, ведущие внутрь курсантской столовой, уже распахнуты. Наконец все строятся, как я понял, поротно. Там-сям, не в одну линию. У каждой роты свои курсанты со шпагами и свой флаг. Маленький, размером больше напоминающий хоругвь, нежели знамя. Полотнища флагов все одинаковые – вверху полоса грязно-желтая, внизу светло-коричневая. В центре – номер подразделения.
У каждой роты стоит офицер в черном берете. Естественно, он стоит, заложив руки за спину. Это международная стойка. Человек, стоящий или расхаживающий, заложив руки за спину, как бы дает понять: «Ребята, я сейчас вынужденно спокоен. При первой же возможности я вам дам про… прокашляться!»
Перед строем каждой роты появляется курсант со шпагой. Он выхватывает ее из кольца на ремне и тыкает острием в небо. Разворачивается спиной к строю. Стоящие в строю курсанты тем временем принимают стойку, которая в нашей армии называется «атлетической» – ноги на ширине плеч и руки, опять же, за спину. Мы так стоим только на спортивных занятиях, ожидая в строю своего выхода к брусьям или к перекладине. Ну, что-то типа:
– Курсант Сладков!
– Я!
– К снаряду!
– Есть!
Ну и, допустим, я, получив эту команду, естественно, выхожу из строя, повисаю на перекладине и начинаю творить гимнастические чудеса. Здесь же, в Вест-Пойнте, курсанты, застыв в такой позе, ждут команды идти на обед.
Итак, американские курсантские роты замерли. На поляну по-деловому выходит оркестрик. Три трубы и два барабана. У нас бы, я уверен, при таком стечении военнослужащих обязательно присутствовал бы целый полковой коллектив.
С флейтами, тубами, альтами и еще черт знает с чем. Рядом с американскими музыкантами строится еще одна группа курсантов со шпагами. По команде они вытягивают клинки и прижимают их лезвиями, острием вверх, к плечу, а эфесами к поясу. Потом вдруг поднимают левые руки в белых перчатках с выставленными ладонями, выставляют указательные пальцы и мизинцы, а средние и безымянные загибают и хором мычат. Улыбаясь при этом. Ну кукольный театр, ей-богу! И вся огромная камуфляжная аудитория отвечает им невпопад, воя и улюлюкая. Три-четыре секунды – и все успокаиваются. Бьет большой барабан, трещит дробь малого барабана. Шпажная группа строем уходит к общей пятнистой массе. Вся курсантская аудитория вновь оживает. Она, к моему большому удивлению, по-утиному крякает! Мяукает! И тут же звучат, сливаясь в общий гул, сотни команд. Некоторые строи разваливаются, образуя толпу, аплодируют и кричат. Вот это концерт… Вступают трубы, и под традиционный марш армии США академия, ротными колоннами, марширует ко входу в столовую. Люди опять замирают в строю, по команде стягивают головные уборы, толпой поднимаются по серым мраморным ступеням и заходят в ворота столовой. Марш все гремит. У нас в российских военных училищах вот таких больших предобеденных построений не производится. Случается общий развод на учебу, по понедельникам. А еще начальство иногда затевает общеучилищные вечерние поверки. Это когда все-все строятся и почти ночью, на улице, при свете ручных фонариков командиры сверяют наличие людей со списками подразделений. И знаете, когда такие дела происходят? По праздникам. Офицерам за столом надо сидеть, а они на плацу «Я» кричат. Традиция у нас такая армейская. А потом, после поверки, вечер, ночь, какое уж тут застолье…
Читать дальше