Владимир Орлов - Голгофа Христа-белоруса, или Судьба фильма на фоне эпохи

Конечно, борьба была неравной, автор обособлялся, чтобы писать свой великий роман. Что ему было обсуждать при уничтожении фильма!

«Неапалімыя купіны дрэў стаялі на ўзгорках. Сумавала вакол капліцы шыпшына. А сейбіты падымаліся на вяршыню круглага пагорка, як на вяршыню зямнога шара. І першым ішоў насустрач нізкаму сонцу Хрыстос, мерна размахваючы рукамі. І гатовае да новага жыцця, падала зерне ў цёплую, мяккую зямлю.

Выйшаў сейбіт сеяць на нівы свая».

И как подобные авторские «дописки», такую прозу было снимать? Вставки «не лезли» в фильм.

Сподвижники Бычкова один за другим уходили с картины.

— А Бычков дал себя сломать: подлаживался под каждое замечание, калечил своё произведение, — так воспринимает ту ситуацию Евгений Игнатьев.

— Сняли в Бахчисарае сцену моего безумия: на руках у меня пяти­дневный ягнёночек, сама в белом хитоне, с красным шарфом, который волочился по белому мрамору плит. Иду и пою... И ничего уже играть не нужно — такой выразительный образ! — с жалостью говорит Любовь Румянцева. — Самые эмоциональные эпизоды вырезаны.

Кроме «Сумасшествия Иоанна (Марины)», «Нагорной проповеди», «Возведения креста» из фильма выкинуто ещё множество не менее цен­ных эпизодов.

О том же Лев Дуров:

— Воплотили Рай: в монастыре работают апостолы, все в белом, вме­сте с монашками, а за нами по вспаханному полю ходят... павлины! Из­вечная мечта людей о рае, о чуде — такой выразительный был образ... Вырезали!

Оценка той ситуации писателем Виталием Сколобаном:

— Зайздрослівая Масква не хацела, каб падняліся беларускі фільм i аўтарытэт Караткевіча — тады ўжо ніхто нічога не зможа яму забараніць, увогуле яго утаймаваць! Ён быў раздражніцелем. Што-што, але савецкая ўлада ўмела «працаваць» з інтэлігенцыяй.

— Короткевич и Бычков не владели системой «обманных ходов», — констатирует Рубинчик, сам в те же годы подавленный при сдаче своей кинолегенды «Могила льва». — У нас, искренних идеалистов, не было тогда дара «маневрирования».

Обрезки для зрителей

Борис Павлёнок, уже работая заместителем председателя Госкино СССР, многих кинематографистов, того же Бычкова, защищал, когда тот, скажем так, неадекватно вёл себя на студии Горького. А как спас Эмиля Лотяну, которого затравили власти Молдавии после фильма «Лаутары»! Режис­сёр пришёл к Павлёнку в Госкино проститься: ехал на БАМ редактором многотиражки. Ошеломлённый Павлёнок, выслушав про кишинёвские нападки, поинтересовался: что режиссёр хотел бы снять?

— Хотел бы экранизировать рассказы Горького, — ответил Лотяну.

— А сценарий написал?

— Вот.

— Ну, переночуйте, Эмиль, потерпите до завтра.

Павлёнок ночью читал сценарий, под утро настойчиво позвонил ди­ректору «Мосфильма»... Так страна получила шедевр «Табор уходит в небо», который без всякой организации зрителей посмотрели в СССР 76 миллионов только за первый год проката.

Но и мудрый «царедворец» Павлёнок, тогда ещё председатель Госкино БССР, защитить «Христа...» в Москве не сумел.

— Вечная праблема: цэнтр i рэгіёны, — резюмирует В. Сколобан. - Нацыянальныя адносіны Масквы i Мінска: хто каго перайграе? Тады перайграла Масква. Але у выйгрышы не быў ніхто: фільм знішчылі.

Лёва Дуров резюмирует саркастически:

— Уничтожение фильма — грех чиновников. Но они всегда забывают, что сидят на стуле, где одна ножка подпилена. Был такой «влиятель­ный» критик Сурков, так он заявил: «Мы не поклоняемся Христу, так что, теперь будем молиться на Дурова?»

— Всем ученикам и знакомым пообещал: мол, скоро выйдет фильм с моим участием!.. А фильма нет и нет. Все спрашивают: «Где же он?» — Смушкевич достаёт и показывает блестящий медяк. — Вот остался от фильма «реквизит» — талер, из тех, что тогда наштамповали.

Post skriptum

Заканчивая съёмку, спросил у Павлёнка:

— Вы, Борис Владимирович, столько лет в кинематографе — и что: нашли тайну 25-го кадра?

— Нет.

Валерий Рубинчик вспоминает встречу Короткевича с кинозри­телями:

— Ему вопрос: «Что у вас всё погони, дуэли, переодевания, шифры, при­видения?» А Владимир Семёнович в ответ: «А гэта я прыдурваюся».

— Никогда себе не прощу! — вскрикнул Дуров. — Звонят из столярного цеха «Мосфильма»: «Лев Константинович, тут у нас ящик с фильмом каким-то валяется. Посмотрели — там вы в веночке, похожи на Христа. Может, заберёте?» В тот вечер у меня был спектакль, следующий день также был чем-то занят, лишь на третий приехал я за фильмом. Но его уже кто-то прихватил. Что было бы мне ночью, сразу после спектакля приехать на «Мосфильм» — ребята мне бы открыли... Так я мог бы стать владельцем единственной полной копии ещё не правленого фильма.