Захар Прилепин - Всё, что должно разрешиться. Хроника почти бесконечной войны - 2013-2021 [litres]

Я к тому моменту не то что не была под бомбёжкой, но даже не видела бронетехники. Я другому журналисту кричу: «Смотри, танк, танк, настоящий танк!» Короче, я произвела на них ошеломляющее впечатление.

Потом приехала на Донбасс. Сняла квартиру: у меня из окна аэропорт видно было, то есть я в зоне прострела поселилась. В первые дни написала два-три статьи, с людьми поговорила, и отправилась в детский центр для детей с ДЦП – туда был прилёт «Града». У них это было уже в четвёртый раз. Один снаряд «Града» попал в кушетку в массажном кабинете, прошил кушетку и – торчал. Приехали сапёры, а я там снимаю. Сапёры подняли кушетку, говорят – да, «Град». И они начали его вытягивать, а он не достаётся – его нужно чем-то выдёргивать.

Там был парень с позывным Воробей, он такую фразу сказал: «Все нормальные люди пусть выйдут, а вы можете остаться» – и на меня кивнул.

Они привязали трос к «Граду», кинули трос в окно, привязали к машине «Skoda». Я вышла и из-за угла снимаю. За рулём сидел Воробей. Он завёлся и под «Ломбаду» газует, тянет эту «градину». Я кричу ему: «Сцепление спалишь» – уже дым пошёл. Не может вытянуть «Skoda». А тут по дорожке едет дедушка в тракторе. Ему: «Батя сюда, сюда». Воробей говорит: «Батя, вылезь, я дёрну». А он: «Я сам дёрну».

– Он знал, что́ будет дёргать?

– Нет. Потянул, а этот трактор аж поднимается. Я это всё снимаю. Дёргает, со второй или третьей попытки «градина» вылетает вместе с тросом на асфальт. Тракторист вышел, посмотрел и вот так сделал, – Ирина изображает, как у человека появляется обморочное состояние, и он на несколько секунд теряет координацию. – А Воробей его по плечу: «Что, батя, обделался? Ты герой, батя, герой!»

Воробей потом погиб. Незадолго до смерти просил: если он погибнет – чтобы мне об этом сказали. Он хотел, чтоб я о нём написала.

…А тогда я сняла этот сюжет про Воробья, трактор и «Град», и кинула Толе Шарию посмотреть. Я с ним до этого уже общалась. Он говорит: «Ты не можешь в Донецке остаться на месяц поработать? Не боишься?» Я ему говорю: конечно, останусь. Звоню дочке, а у нее припадок. «Ты что, обалдела? – кричит. – Ты же с собой вещей не взяла!»

Так я приехала на три дня, а прожила в той квартире с видом на аэропорт год. Я все прелести бомбежки знаю, всё, всё, всё. Мне даже интересно было там жить – всё видно, и недалеко бегать, потому что транспорт не ходил там. Когда прилёты снимала – аж к Путиловскому мосту пробежку делала.

Долгое время я делала 25 роликов в месяц о людях Донбасса. Мы показывали быт, как люди живут, как переносят войну, какие-то чувства. Наша цель была – люди. Армия – это само собой, но это опять же в том плане, если перед нами – человек. Вот в аэропорту я снимала, когда его штурмовали украинские войска. Какие классные ребята там стояли! Я ездила к ним не на десять минут, а на целый день. А чаще всего было два дня подряд. С утра и до темноты рядом с ними была. Вот мы сидим там, холодно, сквозняк, ветер воет – и ребята постепенно начали мне доверять. С ними нужно сначала общаться, а потом только писать. И мы уже настолько подружились, что они мне говорят – на́, стреляй по бутылкам. Я говорю, нет, я не буду. Они просто не знали, чем меня угостить, – у них же там ничего нету. Они могут отблагодарить только тем, что есть: «хочешь хотя бы пострелять, Ирин?»

– Ополченцы не любят рассказывать о себе, не дают интервью, – объясняет Ирина. – Особенно они не любят журналистов из Голландии там или Германии. Очень жёстко с ними, показали экскурсию – и всё: «Вон отсюда, сели и уехали», именно так и говорят.

Помню, Мёд – такой позывной, – у него «Утёс» стоял, и немцы туда приехали. Я с этими немцами хожу, меня ополченцы уже хорошо знают. Мёд подходит к немцу и говорит: «Иди сюда». Берёт так, вытирает пыль и говорит: «1943 год выпуска. Вот с этой херни мой дед твоего ебашил». А переводчик стоит и молчит. Мёд говорит: «Переводи». Тот молчит. Мёд так автомат одной рукой профессионально сбрасывает с плеча и наводит: «Я что сказал?»

Потом идём, там ступеньки вниз, и Мёд говорит: «Сюда нельзя, стоять! – только так он с немцами разговаривал. – Там наши “глаза”. “Глаза”, уёбывайте оттуда». Слышу: шур, шур, шур, наблюдатель ушёл. «Всё, “глаза” ушли, идём».

А потом Мёд немцам говорит: «Почему ваша Меркель такая блядь?» А они молчат, они его уже боялись. Я смеюсь, прошу: прекрати. А он опять автомат одной рукой так ф-ф-фух: «Я что-то не понял? Переводи».

В общем, пообщался с ними и говорит: «Всё, вы мне надоели, нахер отсюда». Они уходят, немец мне показывает: мол, пошли в автобус. Я говорю: не, не, не, я остаюсь. Он так посмотрел на меня… Ну, сложно описать, как.