Захар Прилепин - Всё, что должно разрешиться. Хроника почти бесконечной войны - 2013-2021 [litres]

Характерно, что врач, которая подлечивала глаз Моторолы, тогда спросила у него встревоженно:

– А вы не уедете? Точно останетесь здесь?

Для людей в ДНР само присутствие Моторолы было показателем того, что с республикой всё в порядке, что киевская, Майданом поставленная власть сюда не дотянется.

Из приличных фейков я помнил только один: в Сети есть информация о том, что подразделение Моторолы признано в Британии лучшим среди европейских спецподразделений; не думаю, что британские военные столь искренни; однако то, что опыт его батальона изучают, проверяют и перепроверяют ведущие европейские военные школы – объективный факт.

…А в это время Моторола в шортах смотрел на дочь, журчал аквариум, жена тихо разбирала продукты из пакета на кухне.

Лена тоже предложила мне поесть, я снова отказался, но всё равно через минуту на нашем столике стояла тарелка с нарезанным сыром и колбасой и тарелка с креветками.

Ярослава, дочка – милейший блондинистый ребёнок, – сразу потянулась к отцу.

– Когда папа дома, мама у нас не в авторитете, – довольно и добродушно отметил Арсен.

Принесённых мной игрушек Ярослава немного напугалась: слишком яркий фонарь, слишком громкая машина – и захныкала.

– Такая девочка красивая, ты чего… – засмеялся Моторола.

– Ничего, привыкнет, – не то чтоб извиняясь, но чуть озадаченно сказала Лена, и, что-то приговаривая, унесла дочку спать.

Видно было, что у Лены ровные, плавные манеры. Она выходила замуж за Арсена Павлова, ушедшего на дембель старшим сержантом, и стала женой полковника; это ей шло.

– Наверное, пора закапать тебе? – спросила она, вернувшись.

Моторола послушно снял повязку.

Она закапала ему лекарство в раненый глаз.

Мне показалось, что ей многократно, несравненно жальче мужа, чем мужу самого себя.

Лена была беременной на заметном сроке.

Мотороле предлагали тогда поехать в Питер – всё-таки попробовать вылечить раненый глаз; он отказался.

На своё счастье, я не стал спрашивать, почему.

Мы негромко болтали о том о сём, и вдруг он что-то вспомнил и будто бы рассердился:

– Человек с таким вот животом стоит и говорит: «Я за вас переживаю и болею». А что ты за меня болеешь? Я гражданин РФ и нечего за меня болеть. Ты болей вот за детей здесь… Он меня спрашивает: «А что ты не поехал в Питер подлечиться? Могу помочь!» А что мне туда ехать? Вот, смотри, есть другой боец, у него тоже с глазом проблемы. Что вы его в Питер не отправили? А? Чтобы сказать потом: «Ага, я вот такой охеренный парень – я Моторолу отправил в Питер!» Самолюбие своё потешить! Я никуда не собираюсь пока. Мне ещё швы с самого глаза не сняли. Куда мне нахер ехать. Я сразу всем об этом сказал, ну а чё? Вот почему солдат никто не отправляет? Почему меня? Мне этого не надо, меня совесть замучает. Я заколебался к чёрту посылать людей по этому поводу… Пойдём покурим лучше.

И мы пошли курить.

Моторола неожиданно перевёл беседу в сферу филологии и языкознания.

– Знаешь, вот ты сказал, что украинцы как нация образовались – с этим можно, конечно, согласиться, – говорил он. – Но есть один вопрос. Они образовались после того, как они уже были русскими, понимаешь? Я не могу разделить: русские, белорусы, украинцы – для меня это сейчас исключительно региональное деление. Мы разговаривали с ними в одно прекрасное время, допустим, до Петра I, на одном языке. Это потом уже начались то в одном направлении реформы, то в другом. Но, в принципе, если взять мову – до распада СССР она была вполне нормальной. Там человеческие слова – те слова, которые мы понимаем, потому что они у нас вот здесь вот, – он показывает куда-то себе в область солнечного сплетения. – Потому что наши предки на этом языке разговаривали. А то что сейчас у них…

– За 25 лет очень обновили язык. Понапридумывали замен русским словам…

– Да уж, они так его обновили… Смотри, есть суржик и балачка. Балачка краснодарская и ростовская – похожи. Если взять суржик – это чистая балачка, такая же как балачка краснодарская. Но в Краснодаре это не образовалось в язык… Вот я родился в республике Коми, на четверть у меня кровь, я тебе говорил уже – коми, часть русской крови, часть адыгейской. В Коми национальная одежда – такие же вышиванки, как и у славян, только с отличающимися узорами. Но практически – то же самое. И если я сейчас надену свою национальную одежду – ну, просто вот захочу походить в льняной одежде своего народа, – то меня начнут сравнивать с «укропом» каким-нибудь. Они начинают монополизировать то, что было общим. Они делают это намеренно. Вот у них День вышиванки, посмотрите! – но мы такие же вышивальщики, все мы одинаковые. А самое главное, что у нас у всех кровь одного цвета. И сегодня возникают сложные темы, с которыми я борюсь.