Владимир Гаков - Вечный поборник

Впрочем, не один Уильям Берроуз был возведен на пьедестал (в научной фантастике; что касается «прозы вообще», то там он в дополнительной канонизации не нуждался). За эталон бралось все, что попадало под руку: уже покрывшийся респектабельной позолотой классики литературный сюрреализм, поп-арт, «новый роман», абсурдизм, эстетика коллажа и промышленной рекламы, галлюцинаторное искусство поборников «новых врат восприятия» [3] Название одной из поздних книг живого классика утопической литературы Олдоса Хаксли, посвященная наркотикам. , мифы масс-культуры (Джеймс Бонд), киномифы (Мэрилин Монро), политика, все более становившаяся возбуждающим и кровавым телезрелищем, хэппенингом (Кеннеди, Вьетнам)...

«В середине шестидесятых, – вспоминает Олдисс, – метаморфозы стали жизненно необходимы. Англия свинговала [4] В оригинале – глагол to swing. Словарь слэнга отводит три четверти страницы для перечисления толкований этого термина и его производных. Кажется, в данном контексте ближе всего следующее: хипповать, быть в согласии с современными веяниями и модами, идеально подходить для истинных хиппи. , битломания как эпидемия охватывала страну, длина волос росла, дух потребительства расцветал пышным цветом, а юбки укорачивались до естественного предела. В воздухе веяло новым гедонизмом. Империя растворилась, и римляне становились просто итальянцами... Шестидесятые остались в памяти мещански-красочными воскресными журналами, ростом влияния лейбористов, наркотиками, промискуитетом, подешевевшими авиабилетами, цветным телевидением, поп-музыкой, которая внезапно заговорила человечьим голосом, – и постоянной опасностью того, что на Ближнем Востоке, или во Вьетнам, или в Южной Африке, или Гдетотамеще рано или поздно произойдет нечто, что взорвет весь этот мир к чертовой матери, ныне, и присно, и во веки веков, аминь! Вот чем по-настоящему был Дивный Новый Мир, частью которого мы не переставали себя ощущать».

А теперь сравните:

«Это был мир, которым в те дни правили оружие, гитара и игла, более сексуальная, чем сам секс; мир, где сильная правая рука осталась единственным мужским половым органом, что было даже и неплохо, учитывая тенденции роста народонаселения: до 2000 года число живущих на Земле должно было удвоиться... Это был мир, не знакомый Джерри, так ему казалось, но он с трудом мог вспомнить какой-то иной – мир, столь похожий на этот, и столь призрачный, что теперь уже было и не разобрать, какой из них реальный, а какой – нет».

Последняя цитата – из романа Майкла Муркока о Джерри Корнелиусе, к которому я еще вернусь...

Сначала никакого названия движение не имело. Просто, с легкой руки Муркока, пошла волна новых авторов и тех, кто смог раскрыться по-новому. Чьи экспериментальные романы и рассказы переворачивали с ног на голову все привычные представления о «научной фантастике» (аббревиатуру SF бунтари сохранили, но теперь предпочитали расшифровывать ее как speculative fiction – «литература размышлений»). И уже через несколько лет имена Брайна Олдисса, Джеймса Грэма Балларда, Джона Браннера, Майкла Джона Харрисона, Джона Слейдека, Кристофера Приста «и примкнувших к ним» американцев Томаса Диша, Нормана Спинрэда и Сэмюэла Дилэни [5] Я перечисляю отнюдь не всех, а только самых ярких и открыто вставших под знамена «Новой Волны»; ей во многом обязаны своим расцветом десятки молодых авторов по обе стороны Атлантики – достаточно упомянуть Роджера Зелазни и Харлана Эллисона. были на слуху у всех, кто читал фантастику. Вне зависимости от того, как к ним относились...

А потом подоспел и ярлычок. Словосочетание «Новая Волна» первоначально возникло где-то в дебрях фэнзинной субкультуры, а затем один из молодых талантов, Кристофер Прист, превратил его в своего рода знамя, в фирменный знак той фантастики, что печаталась преимущественно в «Новых мирах».

Литература, вызванная к жизни редактором «Новых миров» могла нравиться или вызывать яростное неприятие, она могла – как все модное – становиться на время популярной, но затем быстро сходить на нет. Авангардизм вообще рассчитан на успех сиюминутный, на шок; когда к словесной пиротехнике, эпатажной нецензурщине и бьющим наотмашь сценам привыкаешь, все это становится скучным... Но этой непривычной, возбуждающей фантастике в одном следует отдать должное: она была поразительно созвучна своему времени.

И об эпохе шестидесятых и сегодня можно составить неплохое представление, погрузившись с головой в подшивки тогнишних «Новых миров».