Прототипом Уотсона, по свидетельству сына писателя, был давний приятель Конан Дойла некий майор Вуд, увесистый усатый здоровяк с незаживающей раной, приобретенной где-то «в южных морях» (так establishment предписывал называть грабительские походы в Африку). И у автора была удобная возможность ежедневно сверять стиль Уотсона с фразеологией его живого двойника.
Девизом общества, в котором жили Холмс и Уотсон было: «Всё — ради материальной выгоды». Приверженец дедуктивного метода Холмс принимал этот девиз за отправную точку действий преступника — и успешно распутывал самые загадочные дела. Однако, кроме этого фундаментального положения, мастер дедуктивного метода должен усвоить множество мелких, характерных для его среды и времени аксиом.
Исследуя характер доктора Мортимера по забытой им палке («Собака Баскервилей»), Холмс использовал такие британские истины:
а) врачи преподносят подарок своему коллеге, когда он уходит со службы в больнице;
б) подарки получают только симпатичные люди;
в) в штате лондонских больниц состоят только врачи с солидной практикой;
г) практику в Лондоне меняют на сельскую практику только нечестолюбивые врачи;
д) вещи в чужих домах забывают только рассеянные люди.
Как и персонажи других рассказов, доктор Мортимер не подвел детектива и блестяще оправдал свою характеристику.
Но ясновидение Холмса не означает, что дедукция всегда дает безошибочные результат!
Если бы Холмс чудом оказался в современном Лондоне, где толкутся восемь миллионов душ, где аксиома о подарке, «который получают только симпатичные люди», становится еще более относительной,— если бы Холмс оказался в Лондоне 1960-х годов, вряд ли ему помог бы хваленый дедуктивный метод...
Ушедший в отставку сотрудник Скотланд- Ярда Джон Роуз вспоминает дела, которые ему пришлось расследовать. В 1964 году он столкнулся с необъяснимой цепью убийств. 2 февраля 1964 года на берегу Темзы нашли тело тридцатилетней Ханны Тейлфорд. На трупе не было ничего из одежды, кроме чулок, стянутых на лодыжки. Поиски преступника не привели к успеху. Через два месяца из Темзы было извлечено тело двадцатипятилетней женщины, вскоре за домами в Брентфорде нашли третий женский труп. По некоторым признакам было ясно, что убийство совершал один и тот же человек. На поиски преступника было мобилизовано около трехсот полицейских и свыше ста сыщиков — мужчин и женщин. Результат был следующий: во втором полугодии в разных местах было найдено еще три нагих женских трупа.
Научные лаборатории, патологи и психологи не обнаружили ничего существенного, кроме того, что все жертвы занимались самой древней профессией, страдали венерическими болезнями и все, кроме одной, были задушены. На некоторых телах микроскопический анализ обнаружил следы одной и той же краски, что позволяло предполагать, что жертвы некоторое время находились возле мастерской по окраске автомобилей.
Несмотря на такую деталь, преступника найти не могли. Тогда Джон Роуз объявил войну нервов: сообщил об убийствах по телевидению, по радио и в газетах. «Мы желали,— писал он,— чтобы убийца знал, что он является центром самой грандиозной из всех охот на человека, чтобы он чувствовал, что каждый житель подстерегает его — ждет его малейшей оплошности».
Детективы разбилсь на три больших отряда и планомерно передвигались по району, охватьшающему двадцать четыре мили, вдоль Темзы, заглядывая в многочисленные мастерские... Убийства женщин внезапно прекратились, но убийца найден не был.
Только самые беззаветные почитатели Холмса станут утверждать, что их любимец раскопал бы это дело. То, что Холмсу везло, можно в какой-то степени объяснить неподвижностью среды, статикой общества, при котором «гнет обычая останавливает развитие», и все злодеяния имели фамильное сходство, словом, трафаретом обстановки, в которой постулаты вроде примененных при исследовании палки доктора Мортимера обладали известным долголетием [13].
Дело, впрочем, не в том, насколько долговечны такие постулаты. Важно, чтобы читатель поверил в их универсальность и долговечность. И читатель верит. А в этом несомненная заслуга рассказчика, доктора Уотсона.
Этот представитель ординарного, рядового викторианца завлекает читателя не словами, а главным образом консервативным психологическим модусом, близоруко-самоуверенной оценкой явлений, упорством прямолинейного мышления. Все ординарное, привычное воспринимается им как безусловное и неизменное. И когда он ведет нас по старинным улицам Лондона, везет в кебе на вокзал Ватерлоо, выписывает действительные часы и минуты отхода поезда, корда он делает нам честь сдержанно-джентльменским намеком о своем супружеском счастье, становится все трудней сопротивляться ощущению того, что живешь в неподвижном, остолбеневшем мире.
Читать дальше