Как многие тугодумы, Уотсон невысокого мнения о понятливости слушателя. И следуя армейскому правилу: «Делай, как я», он подсказывает читателю, как переживать. «Я пытался вести повествование так, чтобы читатель разделял с нами все те страхи и смутные догадки, которые долго омрачали нашу жизнь»,— простодушно признается Уотсон.
Доктор Мортимер, рассказывая о загадочной смерти сэра Чарльза, упоминает, что заметил неподалеку от тела следы огромной собаки. В связи с легендой о собаке-призраке это жутковато, но Уотсон считает нужным сильней припугнуть читателя: «При этих словах дрожь прошла по моему телу».
Услышав вой собаки, Уотсон идет домой «с душой, полной смутных страхов», а при крике погибающего пони «похолодел от ужаса».
Так на протяжении всей повести Уотсон, словно хор в древнегреческой трагедии, суфлирует чувства, которые следует испытывать. И это действует. У нас нет оснований не доверять очевидцу.
Издали Шерлок Холмс представляется отважным героем, пускающимся на самые опасные приключения, на самые отважные авантюры.
Это впечатление не вполне правильно.
Многие дела, вроде «Установления личности», он решает, не подымаясь со своего уютного кресла. Перелистайте одну из самых «страшных» повестей — «Собаку Баскервилей». Единственное приключение, в котором Холме принимает участие,— засада, ожидание собаки-призрака (XIV глава). Почти все остальное время он провел довольно тоскливо в одиночестве, среди пустынных дартмутских топей.
Постепенно становится понятным, что привлекает читателя. Его привлекают не отважные приключения Холмса, а отвага его мысли. Многое изображала литература: и злых дядюшек, и добрых тетушек, и великанов, и карликов, и одноглазых циклопов, и девочек в зазеркалье. Отлично изображала она и глупость (в том числе и авторскую).
Сотворив Шерлока Холмса, Конан Дойл сумел сделать предметом изображения действующий разум. Приключения человеческого разума, взлеты его и падения, поиски и озарения, изящество логики — главный сюжет рассказов о Шерлоке Холмсе.
Конечно, все это бытовало в беллетристике и до Конан Дойла (вспомним хотя бы «Золотого жука» Эдгара По). Однако персонажи, демонстрирующие всесокрушающую силу мысли, сами по себе как индивидуальности располагались где-то вне времени и пространства и выглядели неинтересными, ординарными. Могучий разум был прицеплен к ним как дорогое, не идущее к платью украшение.
В лице Шерлока Холмса Конан Дойлу удалось создать полнокровный художественный исторически обусловленный социальный тип британца. Холодный, безжалостно-эгоистический интеллект был одной из обязательных особенностей этого порожденного временем и обстоятельствами типа.
Мы удивленно настораживаемся, когда он при первом взгляде на незнакомку спрашивает: почему близорукая мисс так много работает на пишущей машинке?
Мы внимательно следим за терпеливым объяснением Холмса:
«Я всегда сперва смотрю на рукава женщины. Когда дело касается мужчины, лучше смотреть на колени брюк. Как вы заметили, у нее на рукавах бархат, а этот материал протирается быстрее других. След на том месте, каким машинистка опирается на стол, хорошо виден. Ручная швейная машина оставляет такой же след. но только на левой руке и чуть выше... Потом я взглянул на ее лицо и, заметив вмятины от пенсне на переносице, отважился спросить о близорукости и о пишущей машинке».
Не ахти какое умозаключение, но мы уже заинтересованы и следим за сюжетом мысли с не меньшим интересом, чем за судьбой пропавшего жениха.
«Главное качество детектива: острота мысли. Все, что бы вы ни добавили к этому качеству, умаляет общий эффект»,— предупреждал Конан Дойл. Он счастливо нашел повествователя, непринужденно изображающего движение мысли плоским словом. Этот термин обновлен и пущен в ход современными исследователями и критиками паралитературы. Плоское слово — это слово невозмутимо лексиконное, лишенное живых ассоциативных связей с миром. «Оно слишком напоминает чучело, разъятый труп настоящего слова» (В. Мильдон).
Читателю, знакомому с одной из предыдущих статей («А. Грин. „Возвращенный ад”») и с рассуждениями о стимулирующих мысль художественных ассоциациях, может показаться странным, что слова с обрубленными связями, слова-знаки, оказались самыми пригодными для изображения мысли. Но здесь нет никакого противоречия.
Слово художественное, обогащенное аналогиями и ассоциациями, рождает мысль, а словом плоским удобно описывать мысль, уже рожденную, мысль, имеющуюся в наличии. Ведь и большинство ученых предпочитают плоское слово, а то и цепочку безликих значков для передачи результата своих умозаключений.
Читать дальше