Очевидно, Никон предложение соперника принял с охотой. За досрочный отъезд Львовы прощали ему сторублевый долг. А, главное, в Москве при царском дворе перед бывшим иереем, к слову весьма и весьма амбициозным, открывались огромные перспективы. Он отправился в столицу, скорее всего, в паре с иноком Львовым, который при содействии старшего брата представил «товарища» главе правительства. Морозов кандидатуру одобрил и без проволочек подыскал новичку престижную «работу» – архимандритство в Новоспасском монастыре. Точная дата назначения, к сожалению, неизвестна. Правда, основной задачей Никона было все-таки не управление усыпальницей Романовых, а участие в особых, уникальных уроках Стефана Ванифатьева. Именно оно, судя по всему, привело к тому, что кружок «боголюбцев», собиравшийся в царском дворце, насчитывал максимум пять человек: Алексея Михайловича, Стефана Ванифатьева, Федора Ртищева, Никона и, возможно, Анну Вельяминову, старшую сестру Ртищева. Рост прекратился, разумеется, по воле Морозова. А причина тому, похоже, обнаруженный им страшный антагонизм между двумя концепциями «боголюбчества», которого придерживались московский протопоп и кожеозерский игумен.
Оба радели за нравственное перевоспитание народа при посредничестве церкви. Однако если Ванифатьев видел идеал в сплоченности существовавших за границей малороссийских и греческих братств, сформировавшихся вокруг монастырей, то Никон – в русском духовном единстве периода борьбы с Золотой Ордой и крушения альма-матер православия – Византийской империи – в середине XV века. Позицию царского духовника игумен с Онеги сразу же встретил в штыки, прокомментировав примерно так: «Гречане де и малые Росии потеряли веру, и крепости и добрых нравов нет у них. Покой де и честь тех прельстила, и своим де нравом работают. А постоянства в них не объявилося, и благочестия ни мала».
Наверняка Морозов подметил, что главное различие двух подходов заключалось не в содержании, а в форме, точнее в обрядах. Московская Русь исторически сохранила обрядовые нормы Византии эпохи расцвета, то есть тысячелетней давности. Греки же и украинцы, угодившие под власть иностранцев и иноверцев – османов и поляков, вынужденно пошли на компромисс, изменивший внешний вид богослужений. При всем при том внутренний мир большинства православных из турецких епархий и Киевской митрополии эталону благочестивого образа жизни хорошо соответствовал. Как соответствовала ему и степень благочестивости русского человека времен Дмитрия Донского, Иоанна III Великого или народных ополчений (1611–1612). Правда, завидную силу духа народного в каждом из этих случаев порождал и взращивал не чей-то сознательный порыв, а унижения и притеснения со стороны чужеземного владычества. Политический и религиозный гнет турок и поляков, татар и опять же поляков заставляли людей на Балканах, по берегам Днепра, Волги и Москвы-реки выживать за счет постоянной взаимовыручки и стойко переносить любые лишения и беды. Но, стоило гнету исчезнуть, коллективное начало быстро вытеснялось индивидуальным, размывая и ослабляя былое единение. С последним и столкнулась Россия еще при царе Михаиле Федоровиче.
Многие, очень многие ностальгировали по ушедшей эпохе, в том числе и Ванифатьев с Никоном, видевшие, один – юношей, другой – мальчишкой, энтузиазм двенадцатого года, и друзья Дионисия Зобниновского. Всем хотелось вернуться в те славные дни, и все черпали вдохновение в примерах русского происхождения, то есть в русской истории, недавней и далекой. Об образцах зарубежных помышлять не смели, помня горькие уроки Смуты. Все кроме Ванифатьева. Проницательный протопоп Благовещенского собора, по-видимому, первым понял, что, оглядываясь назад, реанимировать народную самоотверженность во имя высокой цели не получится. Требуется серьезная мотивация из настоящего. А в настоящем имелись единственно страдания православных общин от ига турецких султанов и польской шляхты. Апелляция к их опыту или помощь им могли в какой-то мере вновь отмобилизовать россиян. Кружок Зобниновского, политикой не увлекавшийся, подобное отвергал из-за разности обрядовых норм «у нас» и «у них». Заимствования греками и малороссами католических черт членами его воспринимались как капитуляция перед римским папой, а ориентация на юго-западный пример – как наведение моста для проникновения в Святую Русь вредной, еретической западной культуры.
Читать дальше